Всё произошло именно так, как он сказал. В деревне отец знал все ходы и выходы. Как это случалось всякий раз, он поговорил с кем надо. И уже на следующий день меня взяли работать на зерноперерабатывающий комбинат, находившийся в конце улицы. Я упирался до последнего как только мог. Мать долго спорила с отцом, но он ничего не хотел слышать, твердя, что это преподаст мне урок и навсегда научит, с кем я имею дело. В конце концов мать уступила и, как обычно, опасаясь за больное сердце отца, позволила ему делать всё, что он хотел.
Делать было нечего. Я отправился работать на ток. В тот день, зайдя за ворота комбината, я увидел огромную открытую площадку, на которой в отдалении стояли большие железные машины причудливой формы с шифером по бокам. В центре площадки стояла гигантская конструкция, из которой сверху, из сужающейся книзу воронки сыпалось зерно. Зерно падало прямо на асфальт. Его было много, целая гора и гора эта росла всё больше и больше с каждой минутой.
Некоторое время я стоял и, не двигаясь, смотрел на происходящее. Вид комбината, его мертвенная мощь и зловещий шум были совершенно подавляющи. Мне захотелось уйти, уйти из этого страшного места и никогда не возвращаться обратно. Но я знал, что если я это сделаю, отец непременно будет смеяться надо мной, наслаждаясь моим падением, и я решил остаться.
Я нашёл маленький строительный вагончик, отыскал в нём своего бригадира и сказал, что пришёл работать. Бригадир в недоумении посмотрел на меня. Потом вывел меня наружу, представил меня рабочим, ждущим начала своей смены, и сказал, что я новенький и отныне буду трудиться вместе со всеми. Наступила тишина. Толпа человек в двадцать изумлённо уставилась на меня, словно не веря в то, что при своём возрасте я мог очутиться на зоне комбината, не говоря уже о том, чтобы там работать.
Между тем я и сам стал в этом сомневаться. Все происходящее казалось мне настолько диким и нереальным, что создавалось впечатление, будто случилось это вовсе не со мной, а с кем-то другим. Мне дали лопату, сказали слушать, что говорят старшие и делать как они. Потом, выслушивая на ходу шутки относительно моего маленького роста, я пошёл в толпе людей в сторону огромной кучи зерна. По мере приближения к ней шум, исходящий из мотора на башне, стремительно нарастал, а когда мы пришли на место, он стал просто оглушительным.
Пыль была повсюду. Она ела глаза и забиралась в рот и в нос. Мне показали что нужно делать и я стал расшвыривать зерно вместе со всеми по каким-то тарам, распределяя его всё дальше и дальше. Никто не объяснял, зачем это нужно, надолго ли и что будет дальше. Лопата была для меня непомерно большой и тяжёлой и я с трудом ворочал ею, потея и выбиваясь из сил.
Время всё шло и шло, а мы не продвигались ни на йоту. Гора с зерном продолжала расти, а мы суетились вокруг неё как кучка беспомощных душевнобольных. Лицо и волосы у каждого из нас покрылись серой пылью. Я почти оглох от шума – чтобы объясниться людям рядом со мной приходилось помогать себе жестами рук и орать что есть мочи друг другу на ухо.
Через несколько часов такой работы я был измучен настолько, что вещи вокруг меня начали терять очертания. Я больше не знал, кто я такой, что я делаю в этом чудовищном месте и как меня туда занесло. Неожиданно сквозь бешеный скрежет моторов я вспомнил о своём отце и том, как он добровольно отдал меня на растерзание этой беспощадной машине, у подножия которой мы трудились, и мне захотелось умереть.
