– Думаю, до этого не дойдёт, – ответил Антеро.
Вскоре дорога вышла на открытое место – здесь, на небольшом пригорке у обочины, возвышалась старая сосна – крепкая и могучая, простирала она свои ветви на все стороны света, и только внизу ствола, на высоте человеческого роста от земли почти все сухие ветки были срублены. От дерева навстречу путникам шагнул невысокий человек, опирающийся на посох, и приветственно поднял руку:
– Добрый час, Антти! Здравствуй, Тойво!
– Добрый час и тебе, почтенный Вироканнас! – обрадовался Антеро, – Что же не спится тебе в такую рань?
– Сон старика короток, – развёл руками ведун. – Все дороже время, все больше нужно успеть! Я пришел пожелать вам доброго пути, друзья мои. Тойво первый раз идёт странствовать, и я знал, что ты не забудешь про карсикко. Ты ведь за этим пришёл?
Рунопевец кивнул в ответ.
Следуя старинному обычаю, люди в землях Калевы по каждому значимому случаю оставляли знак-зарубку на памятном дереве-карсикко, которое считалось священным. Хвойные деревья со знаками, вырезанными на коре, или причудливо обрубленными сухими ветками встречались по берегам рек и озёр, на перепутьях вблизи селений, в священных рощах и на кладбищах. Без карсикко не обходились ни удачные уловы рыбы, ни проводы в далёкий путь, ни свадьбы, ни похороны, ибо люди верили, что как хранит зарубку дерево, так же помнит и бережёт человеческую судьбу великое Древо Жизни.
Втроем друзья подошли к придорожной сосне. Антеро снял с пояса секиру, высмотрел на стволе нетронутую сухую ветку и отсёк её. Упавший на землю обрубок поднял Вироканнас и бережно, словно живое существо, положил к корням сосны.
– Слушай меня, Тойво, сын Кауралайнена! – звучно произнёс рунопевец. – Как смотрит ветвь священного карсикко в сторону дома, так да обращается к дому твоя душа, куда бы ни привела тебя дорога, на север или на юг, на восток или на запад!
– Да воздадут тебе люди добром за доброе, – продолжил Вироканнас. – И да хранят тебя боги земли и воздуха, воды и леса, и сам Укко-Отец Небесный!
Тойво низко поклонился, коснувшись правой рукой земли. После, сняв из-за спины берестяной короб, достал оттуда пирожки-калитки, испечённые в дорогу заботливой матерью, и небольшую кожаную флягу. Все трое встали в круг у ствола дерева и приступили к трапезе; не забыли угостить и само карсикко, положив пирожок у корней и плеснув туда же из фляги.
– Пошёл бы я с вами, ребята, – сказал Вироканнас. – Да стар я уже по дальним краям ходить. А вы вдвоём нигде не пропадёте, я-то сувантольскую породу хорошо знаю. В беседах не спешите, да слушайте внимательно, что станут сказывать, так и узнаете больше. А коли станет нужно – вспомни, Антеро, чему я тебя учил. Ты кантеле-то взял с собой? Молодец. Береги его, оно и в радости услада, и в беде подмога. Да возьмите и это, – ведун извлек из-за пазухи два амулета: медвежьи клыки длиной с палец, надетые на тонкие шнурки из конского волоса, – от зверья хищного убережёт. У чудовища взял я их много лет назад, не у медведя – у хийси в медвежьей шкуре.
Тойво и Антеро поблагодарили старца, поклонились на прощание священной сосне и, подхватив вещи, зашагали по дороге. Ночь быстро рассеивалась. Исчезли с небосвода последние звезды, уплыла и скрылась вдали за деревьями побледневшая луна. Вначале робко, но потом все громче защебетала лесная птица, и в ответ ей в селении прокричали петухи, возвещая начало нового дня.
