Отец хмыкнул, Олар кивнул, а Брин расхохотался.
— Услышали. Только вот не похож ты на счастливого новобрачного.
— Не твоё дело, Брин.
— И правда не моё, — миролюбиво согласился он, подняв в воздух намозоленные ладони..
Когда план был составлен, детали обговорены, а снаряжение подготовлено, я взял завтрак и отправился к Кари. Жена выглядела повеселевшей и встретила меня ласково, продемонстрировав абсолютно бестолковый рюкзак непонятного розового цвета. Ни защитных шипов, ни армированной спинки, ни удобных уплотнителей на лямках.
— Это мой любимый цвет! — просияла Кари.
— Розовый? — спросил я.
— Нет, это пепельная роза.
— То есть розовый? — всё-таки уточнил я, стараясь запомнить.
— Пюсовый! — ответила жена.
— Флюсовый? — растерялся я.
— Пюсовый! — пояснила Карина с таким видом, словно от этого стало понятнее. — Серая мальва. Тусклый пурпур.
— У тебя четыре любимых цвета? — с надеждой спросил я.
— Нет, это один и тот же цвет. Примерно. Серовато-лилово-розовый.
— Розовый! — обрадовался я, что всё-таки понял правильно.
Она с сомнением посмотрела на меня и тоскливо вздохнула. Я с подозрением посмотрел на розовый рюкзак без шипов и решил, что основное снаряжение всё равно взял я, а она пусть возьмёт, что ей нравится.
— Счёт на его оплату я сказала отправить Гербольту. Скажи, а сто сорок золотых — это дорого? — спросила Карина.
Я поперхнулся.
— Это он столько стоит?
Я с подозрением уставился на бесполезный розовый рюкзак. У него даже передний карман был только один. Вот у моего их семь, это удобно. А один?
— Да. Это со скидкой, — похлопала ресницами Карина. — Ну и потом, в нём же огромный пространственный карман. А ещё и ремень в комплекте, смотри какой красивый.
Ремень тоже был розовый, на нём был всего один кармашек для амулетов. Сапоги ей также помогли подобрать, выглядели они слишком броско. Например, зачем на голенище целых пять пряжек, расположенных одна рядом с другой? Это же только увеличивает вес, да и серебристый металл отсвечивает. Чтобы зафиксировать ногу хватило бы и двух, если их расположить подальше друг от друга.
Я вздохнул.
— Такой цвет тебе тоже нравится?
— Маренго? Для обуви вполне.
Я с раздражением уставился на серые сапоги.
— Маре… что?
— Грифельный, — подсказала жена, а я снова недовольно посмотрел на серые сапоги. — Тёмно-синевато-серый.
— Серый, — удовлетворённо кивнул я, запоминая, что жене нравятся розовый и серый.
— Остальное ты уже собрала? Готова к переходу? Кстати, на этих сапогах есть крепления для снегоступов?
— Нет, креплений нет. Они бы сильно испортили внешний вид.
Я с осуждением посмотрел на сапоги, у которых не было единственного, что требуется от зимней обуви, — креплений для снегоступов. Зато были пять непонятных пряжек и странная металлическая скобка на каблуке. Наверное, чтобы по лесу ходить и сверкать.
— Это демисезонные сапоги. Их носят в межсезонье, как сейчас. Когда для весенней обуви слишком прохладно, а для зимней слишком жарко.
— Демисезонные? То есть примерно на две недели в году? — уточнил я. Карина кивнула. — И сколько они стоили?
— Всего десять золотых, представляешь? Были другие, антрацитовые, на десять золотых дороже, но не брать же их чисто из вредности?
Я смотрел на жену, окружённую свёртками, и прикидывал, во сколько обойдутся Гербольту её сегодняшние сборы. Может, в подарок ему что-то послать? Мы, конечно, с их кланом, возможно, будем воевать, но я же не зверь. Одно дело в бою кому-то руку отрубить или ногу, оно понятно. Но рюкзак и сапоги за полторы сотни золотых? Это уже за гранью человечности.
