– Вряд ли, Абид, – в задумчивости произнёс старший и более опытный коллега, – если это была местная разработка бальзамирования, то где-нибудь, в каком-нибудь документе прямое или косвенное упоминание наверняка имелось бы, но ведь никто ничего подобного не нашёл.
– Вот именно, уважаемый Реза, что не нашли.
– Конечно, большинство табличек до нас не дошло, – задумчиво произнёс Керпал.
– В том и дело, – подхватил мысль Керпала Абид, – всё-таки прошло две с половиной тысячи лет.
– Как бы то ни было, придётся исследовать её более тщательно, – вздохнул Рефуджи, опасаясь за сохранность мумии.
– Что ты предлагаешь, Рефуджи, вскрывать пелены? – удивился Абид, который считал, если не всё, то многое ясно и понятно.
– Возможно, Абид.
В этот момент вошла Санам, которая слышала последние фразы коллег.
– Вскрывать пелены надо непременно.
– Что это ты таким трагическим голосом произнесла и с таким видом будто… – начал было Абид, собираясь живописать её убитый вид, но не удалось.
– Вы сейчас тоже не обрадуетесь. На деревянном саркофаге возле резных фигур я обнаружила следы …графита, а может и… карандаша.
– Графита? Карандаша?! – вскричали потрясённые мужчины, а Санам потерянно протянула руку в сторону комнаты, где лежали саркофаги. И все бросились туда.
По контурам резьбы шёл графитовый след, кое-где почти незаметный, а где-то едва проступающий. Но он был! Следовательно, о древности мумии не может быть речи! Или это касается только саркофагов?
Учёные теперь внимательно осматривали их буквально миллиметр за миллиметром, сравнивая детали декора с уже имеющимися подобными изображениями.
– В фигуре Ахумарамазды есть несоответствия, – сказал Рефуджи, – вот смотрите, – обратился он к коллегам, показывая снимок барельефа со стены дворца в Персеполе, столицы древней Персии.
