Для реализации «Модели крокодила» Ослик применил числа Фибоначчи (каждое такое число есть сумма двух предыдущих: 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34…). Эти числа играют важнейшую роль во множестве алгоритмов (матушки-природы), и Генри не без оснований полагал, что они прекрасно подойдут и для андроида.
Полагал – и не ошибся. В соответствии с последовательностью Фибоначчи размножаются кролики и, как удалось доказать профессору, в соответствии с теми же числами нарастает и накапливается страх. Это принципиальное открытие позволило Генри не только совершенно по-новому структурировать эмоциональное поведение бельгийской машины, но и разработать оптимальный механизм её тестирования.
Особенно пригодилась так называемая формула Фибоначчи «в замкнутом виде», полученная А. Муавром в 1718 году и довольно широко используемая в математике для доказательств по индукции. В применении к андроиду на основе «замкнутой» последовательности происходит накопление страха и регулирование общего психического состояния.
Для собственно развития машины («испугавшейся» машины) наряду с классическим подходом линейных цепей учёный воспользовался методом производящих функций Николая Бернулли. В соответствии с этим методом ряд Фибоначчи будто воспроизводил сам себя. Воспроизводил в соответствии с логикой приобретения опыта, но лишь до поры – дальше следовал новый цикл, добавление страха, следующий опыт (озарение: что ж я раньше не догадался!) и т. д.
Обе процедуры – итерационные, автономные и саморазвивающиеся. По сути, в ходе нескольких месяцев напряжённой работы и переосмысления своих предположений относительно страха Ослику удалось взять под контроль и сам страх, и его последствия.
Закончив работу с бельгийским андроидом, Генри чуть успокоился, а дождавшись осени, решил испытать «крокодилий опыт» на себе.
Осень в Ширнессе выдалась дождливой. Восемнадцатый год вообще оказался чрезвычайно сырым и холодным. По обыкновению, Генри проводил вечера и выходные у моря. Профессор часами бродил вдоль набережной, смотрел, как разбиваются о пристань волны, и много думал.
Его страхом был «ослиный комплекс» (включая оборонный центр, учёный совет при нём, дурдом на Мосфильмовской и президента с правящей партией), а чтобы поумнеть, Ослик задумал регулярные визиты в Россию.
«К доктору», – смеялся он над собой (смеялся и боялся). Историческая родина одновременно и звала его, и пугала. Тем не менее, несмотря на страх Ослик решил придерживаться первоначального плана. Добавим к этому – любопытство. Будучи чрезвычайно любопытным (как и наш крокодил), он с удовольствием смотрел «Да Винчи Лёнинг» и терялся в догадках – сочувствовать ему (образно говоря) Милеве Марич или нет?
Свой «план» Ослик представлял как захватывающую (и полную приключений) версию ускоренной эволюции видов на Галапагосах. «Зяблики Дарвина» в своём роде: островами была его голова, а зябликами он сам.
«Что ж, зяблик так зяблик», – соглашался Генри.
Его одолевали мысли о будущем (зяблик перелетал с острова на остров), а за размышлениями он всё чаще засиживался на работе. Особенно ему нравилось «засесть» в подсобке для подопытных животных. Сядет себе и сидит за компьютером пока сторож не явится:
– Мистер Генри, не пора ли домой?
– Ещё немного, Олдос.
Олдос кивал, а Генри вновь уносился к своим «Галапагосам», то и дело поглядывая на печальную крысу с умными глазами и спасаясь письмом к самому себе же. – «А к кому ещё?» – нет-нет, а и задавался он вопросом, но ответа не было. Генри давно уже ни с кем не переписывался, да и переписываться было не с кем, разве что с его старыми друзьями из клиники на Мосфильмовской (но о них позже).
