– Как меня бесят эти щелкоперы! – Макс недовольно фыркнул, поправляя узел черного галстука. Голубоватый кристалл в форме черепа засверкал на его перстне, отражая свет горящей свечи. – Страна трудится во имя Великой победы, а они пьют и гуляют без меры и совести. – Он яростно скрипнул зубами, сжимая жилистые пальцы в кулак, и метнул в меня злобный взгляд. – Богатые выродки!
В следующее мгновение оберфюрер сидел уже как ни в чем не бывало. Его лицо снова дышало спокойствием, а в холодных глазах явственно читалось безразличие. Я хотел спросить Макса, зачем он привел меня сюда, но помешал одноглазый Людвиг. Он подошел к нашему столику с подносом в руках, поставил перед нами чашечки с кофе, прищелкнув каблуками, кивнул и удалился к себе за барную стойку.
Макс двумя пальцами взялся за причудливо изогнутую ручку, поднес чашку к губам, сделал маленький глоток.
– М-м-м! Вкусно! Хельмут, чертяга, где-то еще умудряется доставать настоящий бразильский кофе.
Я тоже пригубил напитка. Кофе и в самом деле оказался приличным на вкус. Во всяком случае, в разы лучше современной быстрорастворимой бурды.
– Проклятые русские! Из-за их невероятного упорства война слишком затянулась. – Макс сделал еще один глоток и дзинькнул донышком о блюдце, возвращая чашку на место. – Когда Наполеон уходил из России, самая низкая температура была минус двадцать пять градусов. Прошлой зимой она опускалась до пятидесяти двух, а сейчас стабильно держится на отметке в минус тридцать пять. Такое в Московии бывает раз в полтора столетия. Вы думаете, это знак свыше?
Я пожал плечами и поднес чашку ко рту. Только разговоров о политике мне сейчас не хватало. Слишком скользкая тема с моим-то знанием дальнейшей истории.
Шпеер тем временем продолжал:
– Русские надеются, морозы помогут им справиться с нашим духом, но в этом и кроется их главная ошибка. Подобные испытания закаляют и воспитывают нацию, она становится более крепкой. Мы не собираемся отступать, временные лишения и тяготы пойдут нам только на пользу. За зиму мы накопим силы, лучше подготовимся к наступлению и уже этой весной возьмем проклятый Ленинград.
А там дойдет дело и до Москвы. Вот увидите, Отто, в середине лета фюрер будет принимать парад победы, приветствуя наши доблестные войска на Красной площади.
Я кивнул, старательно изображая из себя патриота. До мая сорок пятого еще далеко, вести сейчас пораженческие речи – все равно что подписать себе смертный приговор. К тому же мне глубоко плевать на веру фрица в скорую победу. Я просто хочу понять, для чего здесь оказался, выполнить предназначение и вернуться в родное время. Но для начала неплохо бы узнать, зачем Шпеер вытащил меня из дома.
Я так его об этом и спросил, на что получил ошеломляющий ответ:
– Фюрер ждет вас у себя в Бергхофе. У него возникли вопросы касательно вашей научной деятельности, и он хочет получить на них ответы. Он поручил мне доставить вас к нему.
– Когда поедем?
Шпеер встал, скрежеща стулом о кафельный пол, чуть сдвинул рукав кителя указательным пальцем и демонстративно посмотрел на часы.
– Сейчас.
Я чуть со стула не упал. Пульс зашкалил, ноги задрожали в коленях, тело налилось пугающей слабостью. Во рту пересохло.
– Но мне надо подготовиться, – прохрипел я. – Хотя бы взять документы.
– Позвольте дать вам совет, Отто. – Шпеер растянул губы в холодной улыбке. – Не стоит испытывать терпение фюрера. Он легко может сменить милость на гнев, и тогда… – Немец снова оголил зубы, и я заметил, какие у него острые, чуть выдающиеся вперед длинные клыки.
