Уэс старается не поддаваться сочувствию к ней. Она не проявила интереса ни к одному белому флагу дружбы, выброшенному им, и он вряд ли забудет, какими были ее глаза, когда она рявкнула «Мне пора» в ответ на его вопрос, не плохо ли ей. Хрупкое чувство товарищества, возникшее между ними вчера, разрушилось, и Уэсу опять так же одиноко, как в первый день, проведенный здесь.
– Слушайте, – говорит он неожиданно угрюмо, – а телефон у вас есть?
– Телефонная будка в городе.
Ну само собой, до ближайшего телефона пять миль. Он уже совсем не удивляется.
Не ответив, он встает и свистом зовет собаку. И не может не заметить, каким кислым становится лицо Мэгги, когда Бедокур потягивается, встряхивает ушами и послушно трусит за ним. Возможно, не только ему, Уэсу, захотелось глотнуть свежего воздуха.
– Возьмите его на поводок, – советует она ему вслед. – Иначе за границы усадьбы он не выйдет.
Он слышит в ее голосе невысказанное предостережение: «Я вам не доверяю. Вдруг вы его потеряете».
– Да-да, – Уэс хватает поводок с крючка на вешалке и пристегивает его к ошейнику Бедокура.
Пока они идут вниз по горной дороге, Уэс пытается убедить себя, что поступает правильно, оставаясь здесь. Всю его жизнь Мад и учителя называли его лентяем, бездельником, канительщиком. Из тех парней, которые выезжают за счет поверхностного обаяния. Все это больно ранит, но ведь он же не давал им оснований считать иначе. Он не виноват в том, что родился дружелюбным, однако именно он превратил это свойство в щит против собственного отчаяния. Какая разница, если бы Мад узнала, что груз неудач раздавил бы его, если бы он позволил? Относиться к нему лучше она бы не стала. И вот он здесь, прикидывается дровосеком и попусту растрачивает жизнь. Наверное, ее презрение он заслужил.
Господи, ему просто необходимо поговорить с мамой, пока угрызения совести не доконали его.
К тому времени, как он добредает до одинокой телефонной будки, стоящей на страже над городом, он весь дрожит и отдувается. Нипочем ему не привыкнуть к таким склонам. В будке царят промозглый холод и туман, стекло заиндевело, прожилки на узоре серебрятся от лунного света. Бедокур плюхается к его ногам, а Уэс скармливает аппарату монеты и набирает домашний номер.
После второго гудка кто-то берет трубку.
– Алло?
Вероятно, впервые в жизни голос Кристины наполняет его чем-то вроде счастья.
– Эй, это я, – в трубке тишина. – Кристина?
– «Я»? Какой такой «я»?
Уэс зажимает пальцами переносицу.
– Уэс.
– Уэс… Хм-м… Не знаю я никакого Уэса…
– Очень смешно. Можешь позвать к телефону маму?
– А-а, Уэс! – Он слышит, как она щелкает пальцами, и ее голос смягчается от притворного узнавания. – Мой милый единственный братик Уэстон! Ты так давно не звонил, что я уж забыла твой голос. Говоришь, позвать к телефону Мад?
Он морщится.
– Нет. Я просил позвать маму.
– А, значит, Коллин!
– Нет, – если она позовет Коллин, ему не вырваться от нее. Он слишком удручен, чтобы вести с ней разговоры. – Господи, да нет же. Я с платного телефона. Позови маму.
– Ладно, – он с ужасом слышит в ее голосе улыбку. – Коллин! Уэс хочет с тобой поговорить.
Ах ты ж.
Вслушиваясь в их слабые голоса, он представляет себя дома. Они собрались бы в гостиной, включили радио. Кристина пристроилась бы на диване, прижав телефонную трубку подбородком. Эди влезла бы к нему на колени и потребовала поиграть с ней. Коллин без умолку болтала бы о бейсболе, химии или еще о каком-нибудь увлечении, которым загорелась на этой неделе. А Мад прислонилась бы к раме открытого окна, зажав в пальцах лакированный мундштук.
