Ровесница Уэса прислонилась к стойке администратора, почти скрытой из виду ветками какого-то раскидистого растения. В любой другой день Уэс не упустил бы случая пофлиртовать с ней, но сейчас едва замечает ее. Все, на чем он способен сосредоточиться, – беспрестанно повторять про себя услышанные от Халанана слова «несчастный случай». Не может быть, чтобы мама умерла. Халанан сказал бы ему. Вдобавок он сам понял бы в глубине души, уверен Уэс. Потому что сместились бы земные полюса или лопнула в нем некая жизненно важная жилка.
Он стаскивает кепку и торопливо выпаливает:
– Добрый вечер, мисс. Меня зовут Уэстон Уинтерс. Я слышал, мне звонили?
– А-а, – ее губы складываются в тонкую сочувственную линию. – Вы можете перезвонить вон там, мистер Уинтерс. Принести вам кофе?
– Пожалуй, да. Было бы замечательно.
Она ведет его за стойку, в уютный своей теснотой кабинет с плюшевым ковром и массивным деревянным столом. Он падает в кресло и ждет, когда девушка вернется. Ей требуется всего минута, чтобы скрыться за дверью, а потом снова вернуться и вложить ему в руки кружку. Тепло, проникающее сквозь кожу, ласкает его закоченевшие от холода суставы.
Собравшись с духом, он набирает на аппарате с диском свой домашний номер. Поверхность кофе дрожит, покрывается рябью, его отражение разбивается в ней, а телефон звонит ему в ухо. Он успевает издать лишь один сигнал, и в трубке становится тихо. Никто ничего не говорит, но по напряженному молчанию ясно, что кто-то слушает.
– Мад?
– Уэстон, – резко отзывается она.
Он резко втягивает воздух, услышав в ее голосе едва замаскированную ярость.
– Что случилось?
– Маме нужна операция. Она уснула на работе и загнала себе в руку иглу.
Уэс вздрагивает.
– Как она?
– Ты слышал, что я сейчас сказала?
Он прикусывает язык, чтобы не сказать еще чего-нибудь, о чем пожалеет. Мад не всегда мыслит здраво и отстаивает свою правоту яростнее, чем он.
– Да, слышал.
Она тяжело вздыхает. Ему представляется, как дымок вьется над ее сигаретой, как она выглядывает из окна. И почти слышит шум транспорта вдалеке и стук дождя по пожарной лестнице.
– Строго говоря, да, она в порядке. Но больше работать не может – по крайней мере так, как раньше. А если ей не сделать операцию, вообще не сможет больше пользоваться рукой.
– Вот черт.
– Ага.
Оба тяжело молчат, в трубке потрескивают помехи.
– Удачная вышла попытка, – продолжает она, слегка смягчившись, – но тебе надо домой.
А вот это удар ниже пояса. Удачная попытка? Будто он ставил какую-нибудь малобюджетку? У него путаются мысли, вырывается единственное слово «нет».
– Нет? Нашей матери под пятьдесят! И если тебе этого до сих пор не видно невооруженным глазом, больше она так не может. Ты хоть замечал?
– Конечно, замечал! – Он изо всех сил старается говорить ровным голосом. Орать он пока не хочет. Как не хочет и обеспокоить людей за пределами этой комнаты – неизвестно еще, что они подумают. – Боже, Мад, за кого ты меня принимаешь?
– Тогда тебе известно, о чем речь. Мы с Кристиной даже вместе не получаем столько, чтобы хватило на операцию, да еще на одежду и кормежку. Мне нужна помощь, Уэс.
– Знаю. Знаю, что она больше так не может. Знаю, что ты в одиночку не вытянешь. Но если ты дашь мне немного времени, тебе больше никогда не придется работать, и…
– Это ты уже в который раз говоришь. Все обещаешь, просишь то время, то дать тебе второй шанс. И я спускала это тебе с рук
