Но полнолуние близилось, а сигнальные стога так и стояли нетронутыми. Немец заметно нервничал, срываясь на первых попавшихся живых существах. Но в тот день командир опричников был спокоен и нетороплив. Пройдясь по боярскому саду, он уже было направился на подворье, как краем глаза увидел старуху, одетую в черное рубище с глубоким капюшоном. Она стояла, вытянув руку в его сторону, будто прося милостыни.
– Эй, кто дозволил тебе быти на дворе моем?! – прошипел Орн, мгновенно закипая. Старуха промолчала, лишь подав вперед себя посох. Опричник чуть отпрянул, увидев, что он увенчан искусно вырезанным крестом.
– Господь всемогущий дозволил. Он мой Владыка, а другого дозволения мне и не надобно.
– Мне твой Бог не указ. Сгинь с очей моих! Не зови свою погибель! – грозно ответил немец и презрительно сплюнул ей под ноги.
– Твоя воля, боярин, – послушно согласилась из-под капюшона Пелагея, но так и не сдвинулась с места. – А прежде услышь слово Божье, что я тебе помолвлю.
– С Богом себя равняешь? Сие великая ересь есть, а ересь мне люба, – со злобной улыбкой сказал колдун. – Молви, юродивая.
– Сгинуть мне велишь, а сам сгинешь в геенне огненной, в муках великих вечность свою коротать станешь, коли не покаешься в грехах да не почнешь молиться за все души невинные, что загубил.
– Да что ты мелешь, старая дура? Али не ведаешь, что я пес государев? По его велению казню изменников, что против царской власти восстают. А власть сия на земле – от Бога, коему ты служишь.
– Дочь стряпухину рогатому в жертву принести – на то воля государева была? – спросила богомолица, гордо подняв голову, отчего стало видно ее лицо. Оно было спокойно и исполнено силы, которая светилась в белесых глазах, что были одного цвета с весенними небесами. Когда опричник заглянул в них, ему стало не по себе так внезапно, что он искренне испугался своего смятения перед сгорбленной старухой.
– Почто напраслину возводишь? – сдавленно прошипел он, отступая на шаг назад.
– Истина в устах моих. Не будет тебе прощения на этом свете! Но душу свою спасешь, коли с покаянием примешь веру православную.
– Да как ты смеешь указывать мне, боярину? На колени, тварь! На колени, коли жизнь мила!
– Жизнь моя во служении Господу! – выкрикнула Пелагея, задохнувшись от праведного гнева и воздев посох над головою. – Покайся! Моли о прощении Господа нашего и Богоматерь Пречистую, ирод!
– Ирод? Великое избиение младенцев сотворил он, а я тебя изничтожу за твой поганый язык, что скормлю я псам на дворе! – прогрохотал опричник, не решаясь приблизиться к зловещей вещунье. Страх перед ней необъяснимо рос внутри колдуна, потому что в эти минуты он не чувствовал над собой защиты дьявола, впервые за многие годы.
– Нечестивец! Дьяволово порождение! Нет тебе прощения и места нет среди люда, что Господа Всевышнего славит! Будь же ты проклят до скончания веков!
Орн вздрогнул, похолодев. Тысячи раз слышал он проклятия из уст тех, кого истязал. И лишь смеялся над ними, веря, что проклятия эти делают его лишь сильнее. Но сейчас… Слова старухи отзывались липким ужасом в его темной жестокой душе. Словно видя это, старуха вскричала, зажав нательный берестяной крест в сухих костлявых пальцах:
– Да укрепится проклятие мое стонами и муками невинно убиенных мучеников, коих погубил ты, безбожник! Да станут они проклинать тебя из райских пределов, моля Господа и Архангелов Его сокрушить бесовскую плоть твою! Истинно, быть тебе в адовом пекле до новой луны!
