– Кабы естественным образом ушел, тогда бы пришли… А так еще неизвестно, что он имел в виду. Выбросившись из окна…
– Вот там под липой на могиле руль от грузовика вместо памятника. Неужели и Мише скрипку положат?
– Вряд ли. Он ведь от нее бежал-то, от скрипки. Испугался, что ли, ее…
– Не болел он разумом?
– Да нет, тих был в последнее время, в себе что-то таил, но ничего этакого не было. Только выпивши иногда говорил: «Посредственности все мы, посредственности, так и умрем посредственностями. Не ужели Паганини был такой же человек, как я, как ты? Или он и вправду душу дьяволу заложил?»
– Миша ведь и позавчера хотел одолеть Двадцать первый каприс Паганини.
– Накануне он мне что-то твердил про машину. Мол, скоро машина будет писать музыку и исполнять ее не хуже любого гения. Я смеялся над ним…
– На поминки пойдешь?
– Нет, я вечером где-нибудь напьюсь… В ресторане или дома… Сейчас мне на запись, в Останкино…
– Пойдем… Вон автобусы у входа…
Подняли и вдову, повели с кладбища.
Тут Наташа подошла к могиле, положила на холмик, чуть присыпанный снегом, розы. Вдова уловила ее движение, остановилась было и даже будто бы хотела пойти назад, но опять утихла, подруги повели ее к воротам.
Данилов подождал Наташу.
– Вы со мной сегодня не говорите ни о чем, – сказала Наташа. – И не провожайте меня. Но если завтра захотите позвонить мне, вот мой телефон.
И, протянув Данилову клочок бумаги, она повернулась быстро и пошла мимо оград и крестов тропинкой влево, видно не желая быть замеченной вдовой Коренева.
У ворот кладбища Данилов решился подойти к вдове и, извинившись, протянул ей белый конверт, полученный позавчера от Мелехина.
– Что это? – растерянно спросила вдова, не здесь она была, и неизвестно, что видела перед собой теперь.
– Это, знаете ли… – смутился Данилов. – Ваш муж выступал в нашем НИИ, и это деньги, какие мы ему остались должны…
– Кто вы? – спросила вдова.
– Я Мишин знакомый, – сказал Данилов. – Я работаю в НИИ… в клубе…
– Спасибо, – сказала вдова. – Вы садитесь с нами в автобус, у нас дома мы помянем Мишу…
Делать Данилову было нечего, он поднялся в автобус. Но хотя там уже и сидело много знакомых, желания ехать на поминки не было. «Лишний я там буду», – думал Данилов. Но он был рад, что вдова приняла деньги и что дело, необходимость исполнения которого мучила его весь день, вышло просто и без неловкостей. Автобус свернул с проспекта Мира, не доезжая до станции «Щербаковская», остановился возле известного Данилову белого дома с лоджиями, и тут Данилов незаметно от знакомых ускользнул.
«Пойду-ка я сейчас в Марьинские бани, – решил Данилов, – благо они напротив, выпью пива, если повезет…» Именно в Марьинских банях он и разговаривал в последний раз с Мишей Кореневым.
Пиво в банях было.
В темном буфете с мочалками, мылом на прилавке и пивным краном, над всем царившим, народу набилось множество, как, впрочем, и всегда в будние дни. Стояли строители в мазаных робах, продавцы из «Бытовой химии», тогда еще не сгоревшей, мастера с «Калибра», кого тут только не было! Морщинистая, седая продавщица, известная как баба Зина, отстоя пены не ждала, усмиряла инвалидов, лезших без очереди, то и дело выкрикивала: «Кружки! Кружки! Мальчики, не держите кружки! Кто с бидонами, тем буду наливать!»…
Данилов пробился в угол буфета, не расплескав пива на спины любителей, две кружки поставил на доску-стойку, обегавшую помещение, сдвинув газетную бумагу с огрызками колбасы и сыра, а одну кружку выпил сразу же и порожнюю пустил обратно к бабе Зине.
