Рохан обошел корабль кругом, разглядывая монотонный пейзаж и прислушиваясь к собственным ощущениям. В них было так же мало необычного, как и в окрестностях места посадки. Он слегка досадовал, опасаясь, как бы за этим кажущимся благополучием не пропустить приближающуюся угрозу. Рохану было гораздо легче и даже спокойнее находиться лицом к лицу с опасностью. Тогда его чувства и пресловутая интуиция обострялись, а ненужные мысли улетучивались из головы.
Всякий раз он вспоминал услышанные в далеком детстве слова: «Когда уходишь от погони, ни о чем другом уже не думаешь». Сейчас же в голову лезло самое разнообразное другое, и в основном это были вопросы, ответов на которые Рохан пока не находил.
Легкая эйфория, вызванная гладкой посадкой и благоприятными – во всяком случае, на первый взгляд – внешними условиями, быстро улеглась, и все занялись привычной работой – от анализа уже полученных проб до подготовки роботов для разведки местности.
Довольно скоро для Рохана наступило время сна, и он отправился к себе в каюту вполне спокойным, не ожидая – во всяком случае, скорых – происшествий.
Между тем, с севера появилась темная туча. Двигаясь низко, она развернулась, вытянутым клубящимся рукавом остановилась неподалеку от места посадки и повисла неподвижно. Так она парила некоторое время. А когда небо едва заметно просветлело, из тучи начал падать черный дождь.
***
Рохан видел не один и не два, а три или четыре сна. Они были необычно красочны, ярки и до странности последовательны и логичны, что редко бывает во сне. В основном сновидения сплетались из образов детства. В последнем он оказался со своими родителями на берегу моря. Воды он не видел – она сверкала в ярком солнечном свете, слепя глаза, зато светлый, почти белый песок весь из круглых отчетливых песчинок он различал очень хорошо. Песок был так горяч, что на него было трудно наступить, но стоило потерпеть несколько секунд, пока ступни не привыкнут, и по телу начинало разливаться необыкновенно приятное тепло, которое шло как будто изнутри. Потом он сидел по-турецки и играл с песком, во сне как наяву ощущая его шелковистое прикосновение. Руки легко проникали в глубину, и кончики пальцев дотягивались туда, где было уже не горячо. Он пытался очень быстро вырыть ямку и добраться до этого плотного прохладного слоя, но песок тут же нагревался и осыпался, образуя небольшую воронку. Потом Рохан лежал на немного колючей подстилке, очень хотел загореть и постоянно вертелся, подставляя лучам то живот, то бока, то спину, пока они не накалялись на солнце. Он был готов наслаждаться теплом и беззаботностью еще и еще, но как раз на этом месте проснулся.
Некоторое время Рохан не мог понять, в чем дело, хотя его явно что-то беспокоило, и, в конце концов, сообразил: он проснулся оттого, что замерз. Во сне взрослый Рохан вертелся как его маленький альтер эго из сновидения, и одеяло уже давно лежало на полу, а в каюте было свежо. Он любил спать в прохладе под теплым одеялом, перед сном всегда убавлял температуру. При своем немаленьком росте он старался обзавестись одеялом длиннее обычного, чтобы можно было натянуть его до самого носа.
Сейчас он был удивлен: мозг во сне реагирует на физические ощущения тела, и подобное было бы естественно увидеть, если бы ему было жарко.
Пытаясь согреться под прохладным полотном пододеяльника, Рохан думал, что бы это могло значить. Он относился к снам примерно так же, как к интуиции, не видя в них никакой загадки, ничего, что нельзя было бы объяснить с помощью физиологии, психологии, да и просто здравого смысла.
