Наваливаюсь на стену всем телом, пытаюсь вжаться в нее, но безрезультатно. Для неодушевленных предметов я будто бы еще жив, и они по-прежнему являются для меня преградой. Вот уже несколько часов после переписки с Линой я изучаю свои возможности: заставлять посторонние предметы двигаться удается относительно легко. Только совсем мелкие вещи, вроде канцелярских скрепок, подцепить отчего-то никак не удается. Долго выбираю на чем испытать свои вкусовые рецепторы. Кажется, я никогда раньше не задумывался какова на вкус кожа тыльной стороны моей ладони. Теперь я знаю ответ, но ситуации это не меняет – может просто чувствительность притупилась. В поле моего зрения попадает какой-то крем на столе Лины.
Откручиваю крышечку и касаюсь основания тюбика языком.
Случайно надавливаю пальцами слишком сильно, и желтоватая масса попадает мне в рот. Принимаюсь кашлять и отплевываться. Какой же мерзкий вкус у этого крема! А ведь на запах был вполне ничего. Замечаю, что несколько капель упало на пол. Прошли сквозь меня что ли? Решаю в будущем провести подобный эксперимент и с едой, хоть я и не испытываю голода, было бы приятно снова попробовать что-то из любимых блюд.
С коридора слышатся голоса. Вот уже пару часов как к Егору пришли гости – двое мужчин его возраста, сидят на кухне и, судя по звукам, пьют. Из комнаты не могу разобрать что они говорят, однако происходящее мне нравится все меньше. Матери Лины нет и не понятно собирается ли она сегодня возвращаться. Что ж у нее за работа такая?
Подхожу к ноутбуку и смотрю на время, уже почти пять вечера. Моя подруга сегодня не спешит идти домой, но может оно и к лучшему в данных обстоятельствах. Мое последнее сообщение в нашей с ней переписке: «Еще раз привет. Тебе есть где переночевать сегодня, если не дома?» Увы, девушка офлайн и сообщение отображается не прочтенным.
Слышу стук в дверь, громкий и напористый. Лина не стала бы так стучать, тем более у нее есть ключ.
Осторожно приоткрываю дверь и вижу, как Егор впускает еще одного человека. Грузный мужчина в очках с толстой оловянной оправой. Ловлю себя на мысли, что очки кажутся мне очень устаревшими, словно бы вышедшими из другой эпохи, жить в которой мне не довелось.
– Я не опоздал, надеюсь? – вкрадчиво, почти шепотом, спрашивает гость.
– Куда ж, мы без тебя? – усмехается Егор. – Заходи.
Протискиваюсь в коридор и аккуратно прикрываю за собой дверь. С кухни тянет сигаретным дымом и алкоголем. Кто-то о чем-то шутит и раздается смех.
Задумываюсь над тем, как много может сказать смех о человеке. Порой он бывает скованным, словно смеющегося держит за горло его страх, а бывает, напротив, грубым, напоминающим собачий лай. Такой смех граничит с насмешкой, им бросают вызов окружающим.
Впрочем, бывает и другой смех – легкий и чистый, стоит его услышать, и ты понимаешь – это смех радости. Так не смеются над кем-то или чем-то, так улыбаются вслух. Но мне кажется, что этого смеха сегодня я не услышу.
Прохожу на кухню вслед за мужчинами и встаю в углу возле плиты и окна.
– Значит, ты Юра? – один из мужчин, коротко стриженный с сигаретой в зубах и холодным взглядом протягивает через стол руку. Он выглядит лишним в этом месте – дорогая рубашка и золотые часы, вроде не бутафория, хотя мне кажется, что я никогда в этом не разбирался. Толстяк отвечает ему рукопожатием и кивает.
– А я Мазут.
– Чего? – не понимает Юра. Похоже, что он чувствует себя не в своей тарелке.
