Отключив телефон, Урмат вздохнул: уффф, успел.
Нургуль с интересом наблюдала за Урматом, она не могла вспомнить, где его видела. Вспомнив, покраснела.
Вошёл врач:
– Здравствуйте! Вы у нас Султанова? Таак, ну что, давайте посмотрим, – врач присел на край кровати. Урмат вышел.
– Ну, что ж вы так, милая моя, неловко падаете?
– Да я, честно, даже не ожидала, что на ровном месте поскользнусь.
– Как это случилось?
– Я поднималась по лестнице, а в подъезде темно было, вот и поскользнулась…
– Ммм, так, а что с лицом и зубами?
Нургуль покраснела. Врач внимательно посмотрел на неё и тихо сказал: «Муж, да? Это он за дверью там стоит?»
Нургуль округлила глаза: «Нет, что вы, это не муж!»
– Ааа, ясно, ну, извините…
Закончив осмотр, врач сделал еще назначения. Выйдя из палаты, он окликнул Урмата:
– Вы друг больной?
– Да, – ответил Урмат в замешательстве.
– Анализы у нее плохие, истощение организма, анемия. Ей надо усиленно питаться. Что ж вы за ней не следите, раз друг?
Урмат молчал. Врач дал ему несколько рецептов и удалился.
– Можно? – Урмат постучался в дверь палаты.
– Да, заходите, конечно.
Урмат вошел в палату и остановился. Он отводил глаза в сторону, не зная, как посмотреть на Нургуль:
– Вот, я тут с врачом переговорил, он сказал, что вам надо усиленно питаться. А что вам еще надо из вещей принести, я принесу.
– Нет, ничего не надо, вы, пожалуйста, только детей моих привезите, – опустила глаза Нургуль.
– Хорошо. Вы меня извините, пожалуйста, я не знал. Я еще зайду, – Урмат почувствовал себя неловко и замолчал.
– Хорошо, и вы меня извините. И еще спасибо за всё, – Нургуль хотела было улыбнуться, но, вспомнив об отсутствии передних зубов, лишь приподняла уголки губ.
Урмат ушел.
* * *
Боль была невыносимой. Нургуль старалась терпеть, но это удавалось с трудом. Наконец пришла сестра и сделала ей обезболивающее.
Боль стихла, но теперь осталась тревога, тревога за детей. Она стала думать, и с каждой минутой ей становилось стыдно за саму себя.
Когда она в последний раз думала о них? Когда стирала их вещи? Когда готовила? Впервые за три года она стала вспоминать и думать обо всём произошедшим с ней и её детьми. Трезво! Она корила сама себя: неужели нужно было случиться чему-то такому, чтобы она, остановившись, посмотрела на себя со стороны? И за что она наказывала своих детей и мучила их?! За что? За свои неудачи и трусость? За своё горе? Бедный Бакыт! Он взвалил на себя все заботы по дому, а она вместо того, чтобы поддержать, упрекала и ругала его! А Берметка? Она стала похожа на затравленного волчонка, неухоженная, лысая, даже непохожая на девочку. Стыдно!
Нургуль молча сглатывала слёзы стыда и обиды. Ей было невыносимо стыдно перед этим милиционером, он наверняка заметил, что и белья-то у неё нет, потому и принёс своё.
Дверь в палату открылась, ввезли каталку. На ней, словно восседая на пьедестале, возлежала стонущая полная женщина пятидесяти пяти лет.
– Ай-ай-ай! Осторожнее! Мне же больно! – завопила она, когда санитарки стали укладывать её на заправленную койку. – Никакой культуры! Осторожнее, и так всё болит!
Санитарки переложили капризную пациентку. Нургуль молча наблюдала за происходящим. Как только каталку вывезли, она повернула голову к окну. Разговаривать ей не хотелось. Новая соседка долго кряхтела, прежде чем принять удобную для неё позу, затем заговорила:
– Вот! Лежи теперь тут! Ты представляешь, какая страшная авария?
