Они вошли в парк и Бендер спросил проходящего мимо мужчину:
– Товарищ, это загородный дом графа Воронцова?
– Он самый, он самый, только там графьев этих уже нет, граждане, – усмехнулся он, не то сожалея, не то одобряя, что «графьев» уже нет.
– Ясное дело, нет, – промолвил Остап.
Бендер с Балагановым подошли к кухонному корпусу и Остап спросил вышедшую из кухни женщину:
– Нам нужен бывший садовник графа Воронцова Кузьма Афанасьевич. Не подскажете, где я могу его видеть. Сказали, что он здесь проживает.
– Верно сказали, проживал.
– Как проживал? – подался к ней Остап.
– Атак, жил он здесь в полуподвальном помещении, а годов два тому и помер Кузьма Афанасьевич, – вздохнула женщина. – А вы кто ему будете? Родственник, или как? Если родственник, то жена его живенькая еще, Клавдия Алексеевна. Вот так спуститесь по ступенькам чуток, – указала она на раскрытую дверь, – да постучитесь. Она должна быть дома в такую жарынь.
– Спасибо, уважаемая, спасибо, – раскланялся Остап, и они с Балагановым спустились в полуподвал загородного графского дома.
Через несколько ступенек вниз компаньоны увидели справа дверь из мореного дуба, покрытого лаком, а рядом шнурок с львиной головкой на конце. Дернув за шнурок, великий предприниматель услышал в глубине помещения дзиньканье колокольчика. Дверь отворилась и перед Остапом предстала пожилая женщина, назвать которую старухой было еще нельзя. В ситцевом платьице, невысокая, худощавая, в очках, с книгой в руках, она вопросительно смотрела на пришедших.
– Клавдия Алексеевна? – с обворожительной улыбкой, на которую только был способен, спросил Бендер.
– Слушаю вас, – сухо ответила хозяйка. – Чем обязана?
– Вам низкий поклон от пасечника Стратиона Карповича, Клавдия Алексеевна, вот… – Остап взял из рук своего подчиненного бидончик с медом и протянул его женщине. – Передал он вам, уважаемая, – продолжал улыбаться он.
– Благодарю, весьма… Как он там, Стратион Карпович? Да вы заходите, прошу вас, граждане, прошу… – посторонилась Клавдия Алексеевна, давая пройти гостям в квартиру.
Компаньоны прошли и осмотрелись. В полуподвальном помещении кухонного корпуса было три комнаты, обставленных довольно скромно, и ничего не напоминало им графского интерьера.
– Прошу, располагайтесь, – указала хозяйка на мягкие стулья у стола с замысловатыми резными ножками. – Вот живу, – обвела рукой женщина комнату и двери из нее. – Благодарение всевышнему, не выселяют пока… – положила на стол она книгу, после того как бидончик с медом снесла на кухню. – Так как там наш медонос? – улыбнулась хозяйка, садясь на стул.
– Жив и бодр, Клавдия Алексеевна. Пасеку содержит большую, мед качает отменный, очень просил посетить вас и справиться о вашем здоровье.
– Какое уже здоровье, уважаемые граждане, возраст и пережитое… После смерти Кузьмы Афанасьевича… Дочь тоже живет не со мной. Все это сказывается, как известно, – отвела в сторону грустный взгляд Клавдия Алексеевна, сняв очки.
– Да, жизнь для всех сейчас нелегка, уважаемая Клавдия Алексеевна, – сочувствующе вздохнул Остап и посмотрел на Балаганова. И тот, поняв взгляд своего командора по-своему, поспешил вставить:
– Да, у меня… я тоже… жизнь идет не по справедливости…
– Он, Клавдия Алексеевна, из московских «Известий»…
– Александр Балаганов, – представился помощник Бендера и чуть преклонил свою рыжеволосую голову на молодецких плечах.
