Не помню, как я дождался своей очереди. Уселся за П-образный стол где-то с краю. Разнесли нам горки блинов на тарелках. Непередаваемый запах поджаренного теста опьянил сразу так, что слюни потекли обильнее, чем у павловской собаки. И никакой сметаны. Ешь всухомятку. Но всё равно – прекрасно! Я набросился на блины, как тигр на добычу. И моментально опустошил тарелку. Мне подсунули вторую. И её одолел моментально. Потом ещё и ещё. По радио услышал свою фамилию – Кирилл Авоськин. Вспыхнули вспышки фото- и видеокамер. Но мне было не до этого. Я бросал в рот блин за блином, предварительно свёртывая их в трубочку. Так кочегар бросает уголь в топку котла.
Очнулся я от встряхивания. Кто-то дёргал меня за плечо. Три дюжих молодца в кожаных куртках и в нарукавных белых повязках – охрана.
– Ну, ты даёшь! – восхищенно выкрикнул один из них с золотым зубом. – Кончай, а то копыта отбросишь. Это сверх рекорда! В Книгу Гиннеса! Шестьдесят восемь блинов!
Я чуть со стула не свалился от этой цифры. Не может быть! Откуда-то налетели фотографы, люди с телекамерами, цветами. Начали тискать, хлопать по плечу, отрывать пуговицы, целовать куда попало. Потом объявили меня досрочным и абсолютным чемпионом и всучили пакет с призом. Живот благодарно молчал, переваривая рекорд.
Остаток дня я болтался по городу, изучая свои ощущения. Странно – часа не прошло, как я снова хотел есть. Всё сильнее и сильнее. Какое-то наваждение, болезнь, чертовщина. Так не может быть. Конечно, можно было разменять «зелёненькие» и предаться чревоугодию. Но валюту я берёг для жены. Вы понимаете – почему. Терпел. Кстати, в туалет трижды заглядывал. Из меня, как лава из вулкана. Но домой идти боялся. Почему? Чего? Из-за ненормального моего нынешнего состояния? Как я с таким аппетитом заявлюсь? Что скажу? Как объясню? Поймёт ли она меня? И вообще – надолго ли у меня этот недуг? И дёрнуло меня согласиться на идиотский укол! Как я ругал себя тогда!
Я занервничал, задёргался. Нужно было срочно разрядиться. И решил: пойду-ка в аптеку к «яну» и потребую вернуть прежнее состояние, поскольку не знал: надолго ли оно такое протянется. Даже если на это придётся премию отдать.
Прихожу. Накрашенная девица в белом халате заявляет, что Хугинян, или как там его, вчера вечером уехал в Израиль.
– Куда? – закричал я. – Что армянину делать в Израиле? А как же я теперь?
– А вы договор подписали, что претензий не имеете. Юридический документ. Вас предупреждали. Так что – ничего не знаю.
– А может это ваш «ян» в сговоре с устроителями конкурса?
А она молча пытается оттеснить меня к выходу. Вот тут-то меня и разобрало по-настоящему.
– Ах, мать вашу!.. Как людей травить – вы знаете, а как отвечать за это – так в Израиль! Счас я без всякого суда вашу лавочку раскидаю!
Девица от испуга стала белее халата и убежала с криком: «Милиция! Милиция!»
А я начал крушить всё подряд. Какие-то стеклянные этажерочки, полочки, баночки-скляночки. Звон разбиваемой посуды. Вонь от пролитых химикатов. Дым столбом. Я же сделался как сумасшедший. Ничего не соображаю в гневе. В раж вошёл. Понимаю только, что надо отомстить за своё несчастье.
В самый разгар моих необузданных, но извинительных поступков ворвались милиционеры, заломили руки и потащили на улицу. Впихнули в машину и вот…
Ночь провёл в изоляторе при милиции, насчёт живота я уж и не говорю. Муки адовы! Ну, дали мне кусок хлеба и какой-то бурды… Это даже и не червячка заморить, а так – пылинка. Не спал. Нары жёсткие. Утром жена прибежала. Вся в слезах.
