– Ого, – сказала мама, – смотри не перестарайся. Ладно, поехали, в бане отмоешься.
После бани нас ждало удивительное блюдо – карельский рыбник. Из печи вынули две ванночки из толстого теста, соединённые швом, верхняя как крышка, нижняя как поддон. Конструкцию взрезали вдоль шва, внутри пространство было заполнено доверху запеченными целиком рыбинами различных сортов. Вкуснота! На десерт мама подала только что сваренный землянично-черничный кисель. Вот уж блюда столь уникального вкуса я отродясь не пробовал и явно больше не попробую никогда.
– Вы бы на острове поосторожнее, – сказала хозяйка, – у нас там медведи шастают.
– Я сам был как медведь, – ответил я, – он бы меня за своего принял.
Через сорок лет я-таки встретился с медведем в Северной Карелии на Полярном круге, но тут я был предупреждён и вооружён. Лет за десять до того Дед подарил мне свою надёжную курковую двустволку 16-го калибра с отличным боем. У него ещё до войны был охотничий билет, вот он и купил раритетную вещь, к тому же у него был и комплект острейших охотничьих ножей. «Возьми, – сказал он, – Антонину не хочу, он у нас шальной, ещё застрелит кого-нибудь». Видимо, он был прав, потому что мама, много путешествующая со мной на автомобиле, говорила, что со мной ей очень комфортно. Кстати через два дня после общения с медведем, я на повороте лесной дороги столкнулся нос к носу с матёрещим волчищем, чуть ли мне не по грудь. Ну и силища! Мягкий с места пятиметровый прыжок вбок в чащу, только бесшумно качнулась ветка.
В 1950 году Дед много ездил в командировки в карельскую глухомань и всегда брал ружьё. Однажды привёз громадного глухаря.
– Вот это трофей, – восхитился я, – две недели будем есть. А почему это у него глотка перерезана?
– Увидел, что ему деваться некуда и зарезался, – без тени юмора ответил Дед.
И последний редкий эпизод, чтобы завершить карельский период жизни нашей семьи. 30 декабря 1949 года, часа три пополудни, мы дома втроём. Женька хлопочет с обедом, бегая в кухню и обратно. Наследный принц весело гукает и прыгает в кроватке, он уже два раза переваливался через бортик и приземлялся макушкой на дощатый пол, похоже, это ему только нравится. И тут я вспоминаю, что у нас нет ёлки. Ничего себе. В Карелии без ёлки. А они растут на опушке леса метрах в трёхстах от нашего дома.
Надеваю сапоги, сгребаю лыжи, беру самый острый Дедов нож и вываливаюсь на улицу. Быстро добежав до леса, выбираю маленькую и пушистую и начинаю резать. Тут же понимаю, что вместо хорошего ножа лучше иметь обыкновенный топорик, но он под замко́м в сарае. Быстро стемнело, заметно, что весьма морозно. Режу и режу в темноте, упёртый. Через час примерно где-то вдалеке завыли волки, принесло их. Снял лыжи и режу, режу, самому жарко, а ног не чувствую.
И всё-таки срезал. Притащил домой, мама ждала меня с ремнём в руках, но увидев на мне сапоги, ограничилась крепкой оплеухой. Когда она стащила с ног сапоги, мои пальцы и подъемы были все белые и в ямочках. Она налила в таз холодной воды и сунула в него мои ноги. Я взвыл. Постепенно повышая температуру воды, она через час довела ноги до нормального состояния.
– Ну, ты и гусь, – сказала она, – хорошо, что я знаю, как выходить из такой ситуации, сама два раза обмораживала лицо и руки, когда бежала на соревнованиях в Рыбинске три километра на лыжах при температуре минус тридцать пять
