Дядька часто наклонялся ко мне. Пытался разговорить. Я отодвигался от него все дальше и дальше. Пока не оказался у самой двери кабинета, куда завели отца. Дверь кабинета была плотно прикрыта, но была настолько ветхой и тонкой, что я все прекрасно слышал.
Кто-то стучал на пишущей машинке. В паузах нудным голосом спрашивал о непонятных мне вещах, вроде «скажите привлекались вы, если да-когда, по какой статье», или «сдай своего кореша, а я на тебя я составлю «липу с повинной».
Другой голос-резкий и неприятный ругался матом:
– Я тебя… моржовый упрашивать не буду! Чьи пластинки? Твои! Бабки на дисках делал! Подписывай!
Но видать тот к кому обращались подписывать не хотел, потому что тут же послышался хлопок, как будто удар ногой по мячу, немного погодя – почти собачье скуление.
Потом раздался голос отца:
– Вы не имеете права так обращаться с задержанным. Ни я, ни этот парень не занимались спекуляцией. Мы обменивали диски.
Резкий и неприятный голос закричал на отца:
– Заткнись п… p, а то и ты получишь.
Нудный голос урезонил сослуживца:
– Сергей, успокойся. А то товарищ Анатолий жалобу на нас напишет. Прокурору. Анатолий у нас умный – папаша в органах работал.
И продолжил: – И так Анатолий – договорились?
– Ни о чем я с вами договариваться не буду!
– В портфеле диски мои, эти мне не подсовывайте. Пластинки менял. Где мой сын!
– Ладно… Толик. Посидишь-ка ты в КПЗ с дней несколько, пацана в детприемник сдадим, а там видно будет. Пошли.
Дверь распахнулась. И я увидал отца. Бледного, в раздертой рубашке с растрепанными волосами и какого-то отчаянно-отрешенного. Отец не сразу и меня заметил.
– Мишка! Сынок, ты тут!
Папа схватил меня на руки, прижал к себе и… заплакал.
Таким отца я больше никогда не видал. Сзади в дверном проеме застрял милиционер.
– Давай Толян, давай! Не задерживай движение!
Отец резко развернулся и сказал милиционеру:
– Я согласен!
– Что согласен, – не сразу понял капитан, в КПЗ что-ли? Дак твоего согласия и не требуется.
– Согласен подписать.
– А, ну тогда дело другое.
– Только никуда без сына не пойду.
– А я и не возражаю, перейдем в другой кабинет.
Мы перешли в смежный кабинет. Маленький с одним столом двумя стульями. Мне места не досталось. Капитан вытащил откуда-то пустую коробку, бросил в нее пару книг и приказал молчать.
– Итак Анатолий. На тебя есть показания твоего кореша.
Тихо, тихо. Знаю что он не твой товарищ, но показания есть. Сергей с него «бумагу» взял.
– Ты парень неплохой. Вот и сын какой у тебя. Жена. Небось любит тебя. А? И на работе тебя уважают.
– А тут такое дело. Спекуляция! Статья… Суд, а дальше тюрьма. И прощай Мишка, жена, друзья. А Анатолий?
– Или сделаем иначе. Я показания пока оставлю у себя. Пока. Положу в сейф. А ты у меня их выменяешь, как на «сходке».
И капитан довольно улыбнулся собственной остроте.
– А выменяешь ты их у меня на небольшую информацию о своих корешах со «сходки». Кто что менял, кому что продал.
– Договорились? Подписывай.
Отец молчал. Смотрел прямо перед собой. Обе руки лежали на столе. Правая стиснута в кулак. Как будто он хотел этим самым кулаком стукнуть напротив сидящего.
Подталкиваемую милиционером ручку долго не хотел брать. И лишь после окрика взял и, не читая расписался.
– Вот и лады. Теперь часто будем встречаться, – произнес капитан Можешь быть свободен. Пока.
Мы вышли на улицу. Домой пошли не сразу. Отец все шел и шел, о чем-то думая. Со мной не разговаривал. Я хотел есть, теребил отца за рукав. Но отец казалось не замечал меня. Только на перекрестках брал меня за руку и крепко держал пока мы переходили улицу. Потом наверно, что-то решил для себя. Повернулся ко мне, попытался улыбнуться, спросил:
