Остов - страница 21

Рут хватается за горло, словно пытается выдавить из мыслей видение, которое ее душит. Зажмуривается, стискивает зубы. Нельзя погружаться в воспоминания. Надо жить дальше.

Она вскрывает один из пакетиков, вынимает салфетку с цитрусовым ароматом, вытирает обожженную кожу – сначала лицо, затем ладони и тыльные стороны рук. Морщится: антисептик обжигает открытые раны.

Едва Рут надевает спортивный бюстгальтер, из моря возвращается Ник. Он весь мокрый, с него капает вода. Ник оттопыривает на себе трусы-шорты, чтобы сделать свои очертания менее заметными. Рут качает головой – надо же, какой стыдливый! – и бросает ему свое мокрое полотенце.

– Есть хочешь? – Она имитирует движение ложкой.

– А у тебя есть еда?

Рут вытаскивает из рюкзака три консервные банки, несколько булочек в вакуумной упаковке, с виду сухих, несколько соленых кренделей и сетку апельсинов.

– Вот. – Она бросает Нику апельсин и идет к нему, на ходу зубами вскрывая упаковку с еще одной антисептической салфеткой. – Сейчас будет больно.

Рут промокает салфеткой его лицо. Он морщится от боли и ругается себе под нос, когда один из волдырей лопается.

Выбросив использованную салфетку и упаковку от нее, Рут складным ножом вскрывает банку с печеной фасолью. Отогнув на ноже ложку, она кладет в рот фасоль и протягивает банку Нику.

– Вот все, что у меня есть, – Рут показывает на вещи, разложенные на подстилке одноместной палатки. – Нам нужно пополнить запасы. Найти помощь. Найти людей.

Ник кивает, возвращая Рут банку с фасолью.

Он выкручивает джинсы и футболку, раскладывает их сушиться на солнце рядом с вещами Рут, на свободной части подстилки.

– Машина, должно быть, сдохла?

Рут морщит носик, на лице – замешательство. Либо она не слышит, либо не поняла, что он сказал.

Ник указывает рукой туда, где стоит усыпанный пеплом пикап.

За машиной – незнакомый пейзаж, словно изображение чужой планеты в фантастическом фильме. Ник вспоминает солончаки в Южной Америке, он видел фотографии в соцсетях. Цифровые снимки низкого качества, сделанные с разных ракурсов. Как и к статуе Христа-Искупителя в Рио, к ним стекались туристы, фотографировали, а потом, в доказательство того, что правда видели их, засоряли интернет этими снимками, своего рода отметками в паспортах. Но тогда еще существовал интернет.

Кстати, да, думает Ник. Интернета же больше нет.

А может, и солончаков уже нет.

Неужели он сам никогда уже не сможет сфотографировать их?

– Надо бы оценить масштаб ущерба. Узнать, выжил ли кто-нибудь еще.

Он смотрит на расположение солнца на небе. Полдень, наверное, пару часов как миновал.

– Пошли, пока светло. Идти сможешь?

Рут по-прежнему слышит его плохо, но кое-что понимает по губам.

Она кивает, пережевывая очередную ложку фасоли.

Из сумочки с туалетными принадлежностями вынимает баночку с увлажняющим кремом и, морщась от боли, обильно смазывает им опаленную кожу. Протягивает крем наблюдающему за ней Нику, но он отказывается.

Рут убирает вещи в два рюкзака – один большой, другой поменьше. Во второй она кладет самое необходимое: фонарь, складной нож, флягу с водой, аптечку. Из кармана рюкзака достает пустую холщовую сумку и протягивает ее Нику. Изумленный, он берет у нее сумку.

– Можно положить это в твою машину?

Рут показывает сначала на свой походный рюкзак, потом на ободранный пикап. Огонь пожара давно погас, от двигателя остался один корпус. Не автомобиль, а шкаф на колесах.