– А вот и горяченькое несут, – потёр руки Игнатич, не придавший абсолютно никакого значения словам Женечки. – Первая перемена блюд.
Прыщастая и очень худая девушка в белом батнике и серой юбке оригинального фасона, где сзади помещался пикантный бантик, а спереди ряд больших, обтянутых тканью пуговиц, уже раскладывала с подноса фасолевый суп. Но «благородные» напитки не появлялись. На столе по-прежнему стояли несколько бутылок водок марки «Обломов». Две пустые бутылки находились уже под столом. Из динамиков зазвучал какой-то российский хит девяностых. Когда был съеден суп, на середину зала вышел высокий курчавый парень в жёлтой блестящей рубахе и под минусовку запел весёлую и беззаботную песню об экзотической стране, экзотическом море, экзотической любви. От слов куплета «От поцелуя шоколадки Меня трясло, как в лихорадке», сильная половина нашей компании ринулась в опасные мужские фантазии, ибо Сцилла и Харибда серой обыденности в любой момент могла напомнить о себе в виде жён с небезопасной для черепа шваброй в руке. Все мы, исключая Татьяну Иванову, глубокомысленно задымили. Курили в основном американские сигареты, лишь патриот Игнатич смолил «Приму». Над нашим столиком стоял вьющийся густой дым. Жизнь представлялась такой же туманной и унылой, как туман над гиблым болотом. Историчка морщила нос, но ничего поделать не могла, ибо находилась в меньшинстве. Она уже покаялась, что пришла в это злачное заведение, но уходить сразу было неудобно.
После песни кучерявого парня начались танцы. Люди вставали с полными животами и, рискуя получить заворот кишок, неистово отдавались призывным страстям дико ревущей из динамиков музыки. Дембель-погранец, громко бахвалившийся перед дружками о своих подвигах на казахской границе, решил размяться. Друганы поддержали его почин. Терпсихора живо завладела слабыми на соблазны человеческими сердцами. Через минуту уже отплясывала половина посетителей «Туниса».
Мы сидели, пили, курили, точили лясы и ждали следующую перемену блюд. Наконец, принесли жаркое с посыпанной петрушкой и ещё чем-то. Опять выпили. На этот раз выпили и дамы, смекнув, что вино в программе не предусмотрено. Приняв стакан, Женечка вдруг повеселела и пошла танцевать, извивая свои моржовые телеса под судорожный ритм какой-то доморощенной психоделики.
А Лёнька Сомов опять полез ко мне со своими отношениями с физруком. От выпитой водки его бледно-голубые глаза покраснели. На лоб с глубокой морщиною пал рыжик сальный чубчик.
– Ведь он же даже не знает разницы между потенциальной и кинетической энергией. Пусть скажет мне спасибо, что я ему двойки не ставлю.
– И скажет, – успокаивал я Сомова. – Куда он денется.
– А вот ты, Дионис, послушай, что он в мае выдал, – не унимался Лёнька, воодушевлённый тем, что внимают его жалобам. – Ядро атома энергии содержит меньше энергии… Нет, это не то. А! Вот! Любая энергия обладает массой. Так? Масса есть мера инертности тела, а энергия – мера его способности совершать работу. Так? Тфу! Что-то я не туда забрёл…
Лёнька был уже хороший. Во рту его болталась потухшая сигарета.
– Нет, ты должен это понять, – дёргал меня за лацкан единственного моего парадного костюма опьяневший физик.
На десерт принесли какую-то сомнительную на вид липкую жижу. Но Лёнька на неё не обращал внимание. Даже смахнул в неё пепел. Он уже не замечал своей бестактной навязчивости. Моей спасительницей оказалась Люси Тараканова.
