Арсен, был одним из тех, из выживших, раз и на всегда потерявших чувство страха, самое страшное, он уже видел, он его прошёл. В любой ситуации, в любой компании его слово было решающим, оно было законом и дважды не повторялось. Похожую картину я наблюдал у ездовых собак и почти похожие у волков.
Молодые здоровые сытые волки играли, бесились, прыгали друг через друга и даже через дремавшего на снегу старого вожака. Потом видимо ему всё это надоело, или кто —то просто задел его, он не открывая глаз что-то рыкнул и вся стая сразу легла на брюхо. Тот же молодняк лёжа на брюхах подполз к нему виновато заглядывая в глаза и миролюбиво в знак дружбы и почтения виляя хвостами. Он опять им ворчливо по стариковски что-то «сказал», встал, покрутился вытаптывая себе новую лёжку, тяжело вздохнул и опять улёгся прикрыв глаза.
Лицо Арсена со страшными шрамами напоминало морду старого вожака, а орлиный горбоносый профиль говорил о хищности и отваге. Всё это в облике Арсена, вместе взятое внушало если не ужас, то страх и уважение.
Байка от Арсена о Евражках
Как ни хорошо молчание с полным пониманием природы, себя и обстановки, но молчать вечно тоже не будешь, и после пятого стакана видимо что-то вспомнив, Арсен вдруг заулыбался, похмыкал и заговорил, и это было что-то новое, раннее не слыханное и даже как ни странно но кажется с юморком.
Одно время Женя я работал на расконвойке, ми рубили в тайга профили под ЛЭП. Перед этим, нам выдали инструмент, топоры, пилы поперечки, ну там ещё котёл для каши, чайник чифирной с кружками, мешок муки для лепёшек, каких-то круп, гороху тоже мешок дали, в общем всё только для того чтоб сразу с голодухи не загнулись, а тот кто останется в живых за всё в ответе и будет. С тем наши «благодетели» и отчалили.
Уже шли пятидесятые года, режим стал помягче, многих на поселение отпустили, нас вот на расконвойку на трассу направили. Только вот час от часу не легче, свобода вроде близка, и идти в бега нет смысла, да и некуда, оголодаешь в тайге иль на тундре, сам возвернёшся прямком в карцер. Прикинь Жек, кругом глухая тайга, зверь рядом ревёт а подходить боится, вэришь Жек, зубами порвали бы даже мишку. Мы ставили на звериных тропах петли, зверь нейдёт, чует падла зека, дух от нас шёл лагерный ничем не перебить было. Оголодали совсем было, ждём не дождёмся ягодной да грибной поры, а пока от зелёнки кровью дрищем.
Мошка да гнус житья не дают, дымари не помогают, гоним дёготь да тем мало-мало и спасаемся. Дни идут, пашем стараемся, обещали срок скостить, да не больно вериться, да и при таком скудном харче шибко не наработаешь. Трасса эта, просека проходила на границе Колымского и Якутского краёв, инородцев, самоедов мы видели, да только они от нас как чёрт от ладана, страх у них великий к нашим. Было дело, беглые зека убивали грабили, насиловали, да только самоеды их потом всех до единого положили, охранникам оставалось трупы пересчитать да на дровнях увезти на зону для отчёту значит. Отвлёкся я, слушай дале.
Стояли мы лагерем у старого Якутского стойбища, недалече от их кладбища, «жмурых» якутов и своих мы не боялись, они добрые, они спят, живых нужно боятся, хоть зверя хоть человека но того что на ногах, пуще. К той поре якуты своих покойников уже хоронили в могилах, а не как раньше в берестяных кулях на деревьях, могилы правда копали неглыбко, мерзлота не давала, с полметра выдолбят и ладно, остальное камнями закидают повыше чтоб зверь не достал да и чтоб жмурик не смог вылезти если передумает вдруг.
