Стоило отплыть на три дня пути – ветер сменился. Корабль подхватило течением и понесло невесть куда. Незнакомые звезды светили над головой в те немногие дни, когда их удавалось увидеть сквозь пелену облаков. Свежей воды было вдоволь, а вот пища протухла в мгновение ока. Команда от голода чуть не собралась бунтовать, но Ибн Гвироль залез на мачту и начал молиться столь истово, что все тотчас же преклонили колени. И были услышаны – три недели подряд на палубу падали летучие рыбы. Их хватало, чтобы сварить обед на день. Потом они выплыли к пустынному островку с развалинами и наловили там коз живьем. Потом страшный шторм стоил им бизань-мачты, почти всех парусов и Подлячека. Вся команда отощала, лица осунулись, глаза горели. Ибн Гвироль, как заправский капеллан, каждое утро, включая субботы, устраивал молебствие на верхней палубе, почти все приходили послушать псалмы и сказать Богу спасибо, что еще живы. Наконец море стихло.
Сутки на корабле спали все. Старик Ботаджио взялся постоять за штурвалом – он сказал, что не утомлен. А когда капитан Бельяфлорес открыл глаза, он увидел, что баркентина входит в гавань родного Портленда. С правого борта – один королевский фрегат, с левого борта – другой.
– Я убью тебя, рулевой! – закричал капитан и, не тратя слов даром, выстрелил в предателя Ботаджио из любимого пистолета.
– Если бы… – горько вздохнул старик, потер дырку на старой рубахе и прыгнул в воду.
…«Ибн Гвироль, чертов святоша, был прав – земля круглая, – думал Джонни, бывший капитан Бельяфлорес, примериваясь к ручке весла королевской галеры. – И дурак Вилли Вилкин, как оказалось, тоже…»
…. Моя чудная страна – Неближний свет…
Е. Ачилова
Если все время шагать вперед, не сбиваясь с дороги, – мимо лесов, мимо рек и гор, мимо морей, побережий и островов, то когда-нибудь выйдешь на самый край света. Лежит себе земля – трава растет, кустики, камешки на обочине – и вдруг ничего. Край. А на самой кромке неведомой пустоты стоит мой Дом-на-краю-света. Уютный такой, бревенчатый, двухэтажный. С верандой, где кто-нибудь пьет вкусный чай и накладывает в розетки варенье из земляники. С чердаком, полным чудного барахла – от старинного медного компаса до невесомого платьица дочери мандарина. С подвалом, заставленным горшочками, баночками и таинственными бочонками – любой пьяница дал бы отрезать себе язык, лишь бы выпить стаканчик из такой бочки. С плетеной мебелью, теплой печкой (в железную дверцу так славно стучатся искры осенним вечером), с глиняными светильниками и льняными свежими простынями.
В детских комнатах – кубики, из которых можно построить почти настоящий замок; музыкальный горшочек – он умеет играть сто мелодий и всегда знает, что подадут на обед; деревянные кони с мочальными гривами – если очень поверить, ускачешь за семь морей и вернешься обратно, лишь если сможешь спасти принцессу Нет-и-Не-Будет. А еще чудо-глобус, книжки с картинками, как у Эльзы и ее братьев, мышьи норы и скрипучие половицы. За одним окном – старый сад с яблонями и вишнями. За другим – пруд, в котором отражаются звезды, даже если на небе тучи. А за третьим – ничего. Край земли. И по ночам можно прикладывать ухо к стенке и слушать мертвую тишину. А потом переползать к окошку – там кузнечик в траве, и жаба квакчет, и вода с крыши каплет в большую бочку, и целый мир вперед – от крыльца и до горизонта…
