Островитянин - страница 34

– Должно быть, тогда его и прозвали Томаc Заливай, – сказал мой отец.

– Ну да, так и есть. А команда на сияющем корабле, когда наши подошли к нему совсем близко, сказала, будто на борту полно народу.

– И это был самый первый пароход, груженный желтой индейской крупой[50], который направлялся в Лимерик, а затем в Рушелах, – сказал мой отец.

– Перед ним шли лодки из Дун-Хына и из прихода Феритера тоже, когда он плыл на север, – вспомнил Томас. – А было это точно за неделю до Дня святого Патрика.

– Вскоре после того, как привезли жирных бычков? – спросил Томаcа отец.

– Это ровно через год, следующей весной, за неделю до Дня святого Патрика, – сказал сосед.

– И разве не удивительно, сколько всякого доставили на берег, и всё в целости и сохранности? – сказал отец.

– А никто и не знает, сколько всего смогли вытащить, – уточнил Томаc. – В Фаране, в приходе Феритера, набралось двенадцать бочек соли.

– Пожалуй, местным здесь досталось меньше всех, – сказал мой отец.

– Ну да, – ответил Томас. – Думаю, это все потому, что погода была слишком ветреная и они не могли выйти на поиски соли. Но пускай все и было так плохо, даже те, кто нашел меньше всех, мяса себе засолили на год.

– Да мне и самому хватило больше чем на год, хоть я запас чуть ли не меньше всех, у меня и мысли-то не было собирать соль, – согласился отец.

– Я бы сказал, ты свою ренту окупил сполна, Донал, – улыбнулся Томаc Лысый отцу.

– У нас получилось четыре бочки еды, полных до краев, – солений и заготовок. На целых два года хватило и картошки, и рыбы тоже, вспомнил отец.

– А на нашей лодке каждый человек заработал на этом по тридцать фунтов, – сказал Томаc.

– Кажется, это случилось примерно в тот год, когда появилась «Мудрая Нора»[51], – сказал мой отец.

– Годом позже, – поправил Томаc. – В тот год никто не заработал ни фунта, потому что эти проходимцы бежали на старой калоше со всей рыбой, которую наловили тогда на Острове. Но думается мне, что не иначе как проклятие бедняка пало на их головы, когда это их корыто, полное рыбы, перевернулось кверху дном у Рубежной скалы, по пути в Дангян-И-Хуше.

– О! Уж точно на них пало проклятие каждого, кто только жил на Острове, – согласился отец.

– Так оно и было. А вслед за тем еще и проклятие Господа Бога, – добавил Томас. – Вот оно их и настигло.

– Как же так? Мы же знаем, что никто из них не утонул, когда их старая лодка перевернулась вверх дном, так что же их тогда спасло? – возразил отец.

– Рядом с ней шла большая красивая лодка, и когда их стало заливать водой, они просто перебрались в нее.

– Так, значит, кара Божья настигла их как-то иначе? – спросил отец.

– Настигла. Сорок человек этих пройдох бежали на Остров во время больших раздоров. И из тех, кто тогда спасся, никто не умер потом в собственном доме, кроме одного человека, это Патрик ‘ак Гяралть[52], что жил впоследствии в Каум-Динюль[53], – сказал Томаc. – И все они окончили свои дни в доме бедных, настолько сами стали бедны. И поделом им. Потому что мало было у них жалости к беднякам, когда они могли им помочь. Но, слава Богу, все они в могиле, а мы живы, – заключил Томаc Лысый.

– Джон Хуссй[54] был первый справедливый человек, который стал собирать аренду после бейлифов[55], – сказал отец.

– Да, и очень правильный был человек, – добавил Томаc Лысый. – Не взял ни с кого ни пенса лишнего сверх того, что положено, с первого же дня, как только получил титул.