Острый угол - страница 21



Свой первый взлет он оплатил костями,
Поверил в гипс и в то, что полетит.
Он полетит!
Вы только дайте время,
Да не мешайте воле и уму,
А он потом поделится со всеми
Тем чудом, что откроется ему…
И стружкою дымилась мастерская.
И был он весь и светел, и велик.
Упрямец!
И лицо его сияло,
Как у Икара в тот прекрасный миг.

«Я этапом не шел сквозь мороз и пургу…»

Я этапом не шел сквозь мороз и пургу.
Финский снайпер меня не прошил на снегу.
Я не падал на дзот, он заглох до меня,
Мне от жарких боев не досталось огня,
Не достался Афган
С серым пепелом камней…
Я не знаю, зачем мы вошли в ту страну.
Пишут наши газеты про наших парней,
Мало правды в газетах про эту войну.
Сын подрос у меня. Тень усов над губой.
Мне бы с ним на два года махнуться судьбой!
Я согласен свой кров поменять на Афган,
Если мне сорок два, разве страшен душман?
А пацан пусть живет. Пацаны не при чем.
Выводи из Афгана войска, Горбачев!
Это можно и нужно,
И нужно – скорей,
И тебе воздадут сотни сот матерей.
Смерть любого из нас – боль для нашей страны,
Но больней во сто крат, если гибнут сыны…
Их увозят из дома в мечтах и мольбах,
Их привозят назад в герметичных гробах.
Каждый цинковый гроб как бесстрашья пример,
И на каждом клеймо – «made in USSR…»
Вот покончим с бездарной войною – клянусь! —
Все дела отложу, в Божий храм поднимусь,
И, гася метроном в воспаленном мозгу,
Михаилу Архангелу свечку зажгу.

«Мы битый час не можем столковаться…»

Мы битый час не можем столковаться:
Прощать или карать – возник вопрос
Сначала в шутку, а потом – всерьез…
Нам было бы спокойней не встречаться.
Всё про Христа, всё про его величье…
Но есть сомненье, чем не удивлю —
Христос, конечно, парень симпатичный,
Но кто Иуду затащил в петлю?

«Солнце в окна, зуд по коже!..»

Солнце в окна, зуд по коже!..
Каждый день одно и то же —
Газ, кастрюли… Громко, нервно.
Это, друг, еще не скверно,
Я скажу тебе верней —
Есть места, куда скверней.
Не уехать, не умчаться…
Сослуживцы. Домочадцы…
– Кофе? Чай?..
Да нет, не надо,
Мне бы лучше чашку яда.

«Нам сказали, что он нехороший…»

Нам сказали, что он нехороший,
И словесной отвесной порошей
Заровняли всё, запаковали.
Мы к нему проберемся едва ли.
И тогда закричали кликуши…
Да услышит имеющий уши!
Да увидит имеющий очи!..
Это было уже после ночи,
После той сумасшедшей и страшной,
И вчерашней и позавчерашней.
«На огонь!» – закричали.
«На площадь!..»
Но никто не бастует, не ропщет.
Удивительно всё. Как в тумане.
Как в стране, где обман на обмане,
Где приучены к боли и травле,
Где слова заржавели и сабли.
На костер возвели, жечь пытались,
С факелами во мраке возились.
То ль сырыми дрова оказались,
То ль слепые глаза их слезились…
Развязали его, отпустили,
Но не верил никто, что простили.
Он пошел, не казнен, не оправдан,
По дороге меж ложью и правдой,
Где всеобщие наши печали
Как взведенные мины торчали.

Казарма

И всё же каждому свое…
И я, блуждая по планете,
Сумел спустя десятилетья
В глухой тайге найти ее!
Пустые окна, двери сгнили,
Гнилое мохом поросло.
Но всё равно под слоем гнили
Она хранит мое тепло.
Ведь, повинуясь жизни строгой,
В далеком памятном году
Я жил дневальным на посту
Здесь возле тумбочки убогой…
……………………………………..
…Мы спим в два яруса. Стеною!
Как? – низкоросла и мала —
Казарма эта в два крыла
Три роты уместить смогла
Со всею музыкой ночною?..
Дежурный прокричит тревогу.
Секундомер нажмет «старлей».
Сквозь топот ног и лязг дверей
В мозгу поет сверчок «скорей!»,
И смрад ночной течет к порогу.