– Нет, нет, – засмеялась она, – я ошиблась: власть не моя, не твоя: мы с тобой, как столбы с проволокой, и власть бежит от меня к тебе, как по столбам электричество.
– А что это – электричество?
– Погоди немного, мы скоро откроем школу, и я тебе там объясню: тебе уже давно учиться в школе надо. А теперь ты курьер и немедленно, сломя голову мчись с приказом к Сутулову.
Когда Сутулов явился в контору, Уланова, очень взволнованная, бросилась к нему навстречу.
– Что делать?
Сутулов совершенно спокойно с удивлением поглядел на нее.
– Что нам делать, – воскликнула Уланова, – сразу тысячу, а на другой день, может быть, и еще?
– Скорее всего, – спокойно ответил Сутулов, – оно теперь так и пойдет: тысяча за тысячей, и повалится к нам человек, как вода в падуне. Вполне нормально. Чего ты волнуешься? Все запланировано.
– Знаем мы, как там у нас запланировано: цифры послушные, а у людей – кровь, живот, кишки, чем мы их будем кормить?
– Возьми себя в руки, Маша!
Зуек это заметил: Сутулов его Марью Моревну просто Машей назвал.
– Шлют людей, – продолжал Сутулов, – шлют и продовольствие, и цифры о том же говорят: сколько людей, столько и ртов. Если же, посылая людей, кто-нибудь ошибся, наш долг взять ошибку на себя, а не ворчать, как лягушки в болоте.
– Ты, конечно, прав, друг мой Саша, – засмеялась Уланова.
Зуек опять и это заметил: Уланова такого большого начальника назвала просто Сашей.
– В этих делах, – сказала она, – ты всегда прав и работаешь, как…
– Она бросила взгляд на окно с прибитым в раме термометром:
– Как термометр – Реомюр.
– Почему Реомюр? – слегка улыбнулся Сутулов.
– А потому, что Реомюр ведь тоже когда-то был человеком, физиком, а теперь Реомюр не человек, а термометр, и он всегда прав. Ты – реомюр.
– Могу сказать только: спасибо за честь.
– Куда же мы все-таки завтра их, тысячу человек, денем? – спросила она начальника каким-то чужим и холодным голосом.
Сутулов поглядел в окно, где за Выгом синели леса.
Зуек побоялся за Сутулова и подумал: «Вот, кажется, и сам начальник не знает. И что это будет, если со всей страны, из всех мест хлынет падун из людей?»
Это он сразу понял и очень запомнил слова: «Человек повалит со всей страны, как вода в падуне».
Зуек понимал, как всякий мальчишка, что если он только захочет поехать на паровозе, то сядет на стул, засвистит, и этот стул будет ему паровоз. Если сядет под стул и загудит – стол сделается пароход.
А Сутулов, как понял Зуек по себе, сделал из человека падун, и Зуек уже принял это себе и уже слышит и видит, как бьется вода в падуне.
Гул такой, что и земля даже чуть-чуть как будто колышется. Тысячи струек бьются друг с другом, столбами взвиваются вверх, и падают, и сливаются.
Вся река упала, разбитая на брызги в борьбе, и опять все сливается, и весь водопад единым гулом гудит. Так и весь разбитый падающий человек соберется и будет идти все вперед и вперед.
И отчего-то поднялась в душе радость, как бывает в сказках, когда изрезанного в куски человека взбрызнули живою водой, и опять живой Иван-царевич шагает все вперед и вперед.
Так про себя маленький курьер переживал разговор двух его начальников. И он даже немного побоялся за Сутулова, когда на вопрос Улановой «куда мы их денем?» тот раздумчиво поглядел в окно, где синели леса.
Но Сутулов колебался только мгновенье, и у Зуйка его страх за начальника пролетел, как сон, тоже мгновенно. Сутулов перечитал приказ: «В Надвоицы направляется транспорт каналоармейцев. Принять завтра первую тысячу. Бросьте их в лес».
