И тебе подстилают ковёр на холодном бетоне.
Когда знаешь: твоя непохожесть созвучна с моей,
А ковры под балконом лишь повод для нас прогуляться,
И когда лунный лик затеряется среди ветвей,
Мы допьём сумасшествие так, чтобы не просыпаться.
Да, вдвоём веселей, кто в какое выйдет окно,
Кто в какое войдёт, кто останется спать на асфальте.
Ты накрасишь глаза, как актриса немого кино,
Я надену сюртук, папиросу в мундштук и… бывайте.
***
Волнами мегагерц в диапазон небес
Я шлю сигналы SOS кому-то и куда-то,
Мой сателлит исчез, звездою класса S
Я приближаюсь к точке невозврата.
В мерцании светил сигнал мой плыл и плыл,
Среди остывших звёзд – квазаров и пульсаров,
На стыке чёрных дыр ход времени застыл,
Ловя, как в сети, звёздных эмиссаров.
И тщетно в пустоту я за волной волну
Всё шлю сигналы SOS зачем-то и куда-то,
И, глядя в черноту, я что есть сил сверкну,
Пропав за горизонтом невозврата.
***
И, заблудившись в городских каньонах,
Мы ловим красный свет на светофорах,
Рабы высоток и микрорайонов,
Вся наша суть в трёх буквах на заборах.
Мы арестанты в зоне без запоров,
Тюремщики своих и чьих-то судеб.
Под шорох шин и злобный рык моторов
Живём, греша, и крылья себе рубим.
Развилки, переезды, перекрёстки,
Зелёный ждём, но СТОП на светофоре.
Взлететь бы, да паденье будет жёстким…
И как клеймо – три буквы на заборе.
***
В желаньи объять необъятное,
Принимая решенья поспешные,
Мы покрыли хитоны пятнами,
И мы больше уже не безгрешные.
И, грехом первородным заклятые,
Нас рожают земные женщины,
И мы больше уже не крылатые,
Наши жизни теперь уж не вечные.
Мы желали объять необъятное,
Стать подобными Богу-Создателю,
Но в гордыне души запятнали,
Свет божественный весь порастратили.
Из крылатых да в Хомо Сапиенс,
С небес ниц во земном воплощении —
Крест несём да, на жизнь свою жалуясь,
Всё молитвы творим о прощении.
Мэтр судорожно строчил. Зачёркивал, опять строчил, опять зачёркивал и вновь что-то дописывал. Карандаш то носился по бумаге с бешеной скоростью, то замирал в нерешительности, словно просчитывая дальнейшие варианты развития событий. Вот только они не хотели развиваться в нужном Мэтру русле, поэтому очередной скомканный лист отправлялся к таким же изрядно помятым двойникам, которые внушительной горкой выделялись в тёмном углу кабинета.
Наконец, удовлетворённо откинувшись на спинку потёртого кресла, он смог расслабиться и полюбоваться результатом кропотливой работы – рукописью своего нового романа.
На написание очередного шедевра он потратил много душевных сил и внутренней энергии. Порой даже казалось, что придуманный мир обретает плоть и оживает вокруг автора. Всё чаще и чаще пугающе реальными миражами перед взором Мэтра проявлялись мостовые небольшого приморского города, которые брали начало у стен старинного замка, стоявшего на холме, и беспечно сбегали вниз, упираясь в тихую, закрытую от всех ветров бухту, где на рейде стояли быстроходные шхуны, прогулочные яхты, сновали туда-сюда рыбацкие лодки.
Вот и сегодня возникшие перед глазами Мэтра из ниоткуда извилистые и нарядные улочки постепенно заполнялись людьми – жителями этого уютного городка. Каждый спешил по своим, тщательно прописанным автором делам. Здесь был булочник, открывавший лавку, которая внешне напоминала сладкую миндальную коврижку, и аромат свежей выпечки плыл по воздуху, заставляя прохожих принюхиваться, предвкушая вкус свежеиспечённой сдобы. Не удержался и улыбчивый мальчишка-посыльный, пробегавший мимо. Купив плюшку, щедро сдобренную сахарной пудрой, он побежал дальше мимо часовщика, склонившегося над затейливым механизмом в мастерской, на витринах которой тикали, щёлкали и отсчитывали время уже исправленные хронометры; мимо башмачника, с утра пораньше постукивавшевого видавшим виды молоточком, ремонтируя очередную пару стоптанных сапог. Вот прошли юные служанки, над чем-то задорно смеясь и спеша на рыночную площадь, чтобы закупить свежих овощей к обеду. Постепенно город заполнялся и новыми персонажами. У пирсов сновали матросы, купцы и торговцы. Рыбаки прямо с лодок предлагали свой товар: свежевыловленную рыбу и морепродукты.
