Костя, вдохновлённый попутным ветром, гнал наш ревущий, стреляющий комьями снега табун по выстуженной пустыне с такой скоростью, что тела сидящих в санях окончательно утратили чувствительность, а изредка зарождающиеся в их головах мысли бесследно вылетали на первой же колдобине.
Сейчас, оживляя в памяти всю эту сумасшедшую эпопею и сопровождавшее её сверхъестественное напряжение, прихожу к парадоксальному выводу: именно в подобных «сюжетах» и заключена особая поэзия и романтика экспедиционной жизни. Дома, сидя в мягком уютном кресле, как раз о них чаще всего и вспоминаешь. Но уже с удовольствием и улыбкой.
ОТ НОМА ДО МЫСА ПРИНЦА УЭЛЬСКОГО
База первых золотоискателей – Ном – по северным меркам довольно большой посёлок. Своим появлением он обязан золотой лихорадке, охватившей Аляску, точнее – полуостров Сьюард[3], в самом конце 19 века, когда в ручье Энвил-Крик шведы обнаружили несколько золотых самородков. За два года эта полоса арктической пустыни (ближайшее дерево находится в 120 км от города) ожила. Именно тогда число жителей было рекордным – 20 тысяч человек. Новое рождение, точнее сказать, возрождение последовало во времена Второй мировой войны, когда через Ном по ленд-лизу шла в Советский Союз военная техника, в основном самолёты.
По уровню развития инфраструктуры (одних церквей – одиннадцать, заправочных станций – три), количеству домов Ном смело можно назвать городом. Тем более что численность населения в настоящее время перевалила за пять тысяч. Здесь даже есть свой памятник – собаке хаски. Возле центральной гостиницы стоит «Столб Мира». На нём указатели: «Лондон – 4376 миль», «Россия – 164 мили».
Тут нам сразу улыбнулась удача, или, как говорят старатели, подвалил фарт. Первый встреченный нами житель городка оказался эскимосом, сносно говорящим по-русски. Звали его Ила (почти Илья). Узнав, что мы совершаем кругосветное путешествие и завтра отправляемся на мыс Принца Уэльского, он стал уговаривать Костю переночевать в его доме – хоть и на полу, но в тепле. Ему очень хотелось пообщаться с русскими из загадочной России. Командор, видя, как загорелись надеждой наши глаза, смилостивился: отступил от железного правила ночевать только в палатках. Пока ехали к дому Илы, навстречу попались человек шесть. Почти все шли шатающейся походкой. Увидев нас, они выкрикивали какие-то непонятные приветствия. Мы вопросительно поглядели на Илу.
– Пьяные! Есть такая проблема, – покачал он головой. – Зато у нас нет преступности и вы можете спокойно спать с открытой дверью.
Войдя в дом, мы, к разочарованию любознательного эскимоса, не раздеваясь, повалились на расстеленные пенки – настолько вымотались. На прозвучавший через час клич дежурившего Кости: «Подъём! Ужин готов!» – никто, кроме Лёхи и хозяина, не отреагировал. Я, оказывается, до того был разбит немилосердной тряской в санях, что выделывал носом рулады похлеще Ильи, а он уж известный в нашей команде храпун. Утром ребята долго потешались надо мной. Даже присвоили звание «Лучший храпун Аляски».
* * *
До посёлка Уэйлс добирались, несмотря на безупречно ровный накат вдоль всей трассы, почти двое суток. Илья так увлёкся соревнованием с командором в скорости, что, когда тосол в очередной раз закипел, не сразу заглушил двигатель, и в итоге его заклинило. Случилось это где-то на середине пути. Безуспешно провозившись до вечера на морозе и ветру, вынуждены были заночевать. Утром решили, что Костя отвезёт Лёху с Колей и всем грузом в Уэйлс и возвратится за нами. Пока завтракали, собирались, перекладывали груз в одни сани, со стороны Нома подъехал вездеход. Он вёз почту и продукты в Уэйлс. Заключили с водителем взаимовыгодную сделку: он подвозит нас до посёлка, а мы отдаём ему снегоход на запчасти. Затолкав неисправную машину и сани с грузом в кузов, я, Андрей и Лёха разместились на чём пришлось там же. Костя с Колей поехали на исправном снегоходе за нами.
