Аргументация Пола была смехотворна: дескать, жир, используемый при приготовлении, скопился на дне стакана и там же останется, пока не съешь явно пересушенный верхний слой. «Начинаешь есть с сомнением, заканчиваешь с неудовольствием» (Пол). В результате открытого голосования победил Обезьяна, причем, к моему несказанному удивлению, его точку зрения поддержало большинство с перевесом в 2 голоса. Каков народ, таково голосование, сказал Пол. Черта с два, неважно как голосуют, важно, как считают, сказал я и полез доставать тарелки.
Зато выбор музыки остался за мной. Для начала «Solid Sender». На смену – «Harmonica Blues».
В первой четверти XIX века в Парижских салонах строго соблюдался трехчастный порядок ведения беседы: политика, литература, театр. Наши с Полом застольные разговоры упорядочены не менее строго, хотя набор тем не такой разнообразный. За коктейлем Пол во всех подробностях излагает, что случилось с ним, городом и миром в последние дня три. Я обычно издаю поощряющий набор звуков. За столом он пускается в воспоминания или выдает на пробу очередную теорию жизни собственного засола.
В этот раз Пол поведал новость всех завтрашних желтых газет. Оказывается, за лето в подъездах и собственных квартирах были избиты и вдобавок ограблены несколько профессоров. Живут они в разных концах Москвы, работают в вузах, академических институтах, один в музее. Некоторые знакомы, другие никого из ограбленных не знают. Пять человек только что вернулись из научных командировок на Запад, трое вообще никуда из страны не выезжали.
– Но зацепки есть, – доверительно сообщил Пол после первой фарфоровой чашечки сакэ. – Заметьте, все подвергнувшиеся нападению – гуманитарии: историки, филологи, один философ-культуролог.
– Структуральных лингвистов нет?
– Нет. Но! Вилка есть в этом доме или так и придется рисинкой закусывать?
Я дал ему вилку.
– Но! Как японцы тостуют?
– «Компай», то есть «до дна».
– Компай!
– Но?
– А как тут не до дна?
– НО!?
– Все ограбленные были коллекционерами!
Насладившись эффектом, Пол с видимым сожалением добавил:
– Правда, коллекционеры книжные, библиофилы то есть.
Я бросил в него свои палочки.
Семь чашечек спустя разговор повернул в должное русло. Пол начал пересказывать нашу с ним беседу, содержание которой я забыл лет двадцать пять назад. Дело, помниться (Полу, конечно, не мне), было в Крюкове, на даче у нашего одноклассника, в 1978 году. Мы что-то отмечали, не то окончание школы, не то поступление в институты. По сути же была громкая пьянка, замешанная на юношеской сексуальной неудовлетворенности с крупинкой романтической любви. Или наоборот, не помню.
Разговор состоялся после танцев, но до того, как у кого-то первого вдруг возникла настоятельная необходимость выйти в сад, проклиная тогдашнюю моду на коктейль «Международный», то есть смесь коньяка, ликера и шампанского. Пол, всегда любивший выступить в роли провокатора, отстаивал ту точку зрения, что человеку дается две попытки жизни. Первая – черновая, вторая – набело. Я тогда ее высмеял, заявив, что при отсутствии четких критериев установить, является данная жизнь первой попыткой или второй, невозможно. И вот теперь Пол в подробностях воспроизвел свою аргументацию четвертьвековой давности, добавив кое-что новое.
– Я утверждаю, – вилка, вертикально зажатая в кулаке Пола, напоминала жезл. – Я утверждаю, – повторил Пол, – Что по прошествии тридцати лет можно, в качестве критерия, выбрать следующий: соотношение заявленной жизненной программы с результатами.
