От добра добра не ищут - страница 20

– Я живу сейчас ничего. Мой Павел работает на заводе, пока платят, на жизнь хватает

.– Андрею-то, Надя, я буду помогать, пусть учится. На зиму зарежу бычка, пришлю вам мяса, картошки со своего огорода. Мы с Семёном проживём, лишь бы он не пил. Вот только за Сильвию переживаю, ошивается вокруг иностранцев, как бы её совсем не испортили. Говорит: «Я завела испанца, выйду за него замуж». Я говорю: «Смотри, может он к себе тебя и возьмёт, а потом выкинет на помойку с ребёнком. О таких случаях много сейчас пишут в газетах. Не дай бог, ну и времена пошли». Ну, ладно, Надюша, спасибо тебе большое за встречу, за проводы. Вместе всё-таки легче. Дал бы Бог им, детям нашим, здоровья!

– Надя, ты ещё поговори с Сильвией, может быть, совесть её заест и тебя послушает, расспроси её получше. Мне ведь она не рассказала, кто ей дал эти украшения. Сохрани нас всех Господь!

Обнялись и с грустью попрощались сёстры. Антонина поехала домой. Семён и Селиван вовсю старались заправить самогонный аппарат очередным сырьём, как тут явилась супруга Антонина Васильевна.

– Здравствуйте, единоверные-сердешные! Наверно, сильно умаялись от своей «работы». Смотрю, дома полный кавардак, да и вы сами на кого похожие? Окаянные вы люди, свалились на мою голову! Неужели можно себя так распускать? Семён, у тебя есть понимание, что в наш дом пришла паскудная жизнь. Брось эту гадость, иначе я могу не совладать с собой и могу совершить что-нибудь страшное. Паразиты, «уродила вас ваша мама, что не примет и яма». Вспомнила Антонина про своего бычка, побежала на загон, а там только железная труба-кол. Рассвирепела Антонина, зашла в дом и кинулась на Семёна: «Где бычок? Говори быстро! Продал или пропил, подонок ты несчастный, родитель моих детей!»

– Нет, Тоня, не продал и не пропил! Сдох бычок!

– Тоня, бычок сдох, – залепетал Селиван, он же забыл его поить и не загонял в сарай на ночь, вот он и уморился.

– А, ты, Селиван, козёл с чужого огорода, сидел бы и закрыл своё хайло, оно у тебя всегда открыто, смотри, залетят мухи, – смачно выругался Семён.

, – Негодяй ты, Семён, выбил из-под меня опору, на которую я рассчитывала: хотела немного получше одеть детей, свезти им немного на зиму мяса. А теперь, скот ты бесчувственный, уходи из моего дома на все четыре стороны, и ты уходи, Селиван. Получилось, как в поговорке: «Да, держалась я, как кобыла за оглобли, да упала», – сквозь слёзы зарыдала Тоня.

Семён, вращая зрачки, пробовал, было, утихомирить супружницу:

– Тоня, прости, мы нагнали много самогона, продадим, долги покроем, а там толкнём ещё пуха козьего, глядишь, опять заживём, как люди.

– Ты, шалопут несчастный, молчи! Ты уже напродавал пух козий. Знаю, как ты предлагал покупателям свой пух. Это было в прошлом году. Селиван же мне сам рассказывал: ввалились, значит, целой толпой цыганки. Они каждый год приезжают в деревню покупать козий пух, а потом его сами перепродают. Старая цыганка поворошила в мешке пух, подержала перед твоим носом и сказала: «Хозяин, пух-то плохой!» А ты, Семён, как курица мокрая, рядом стоял и лепетал: «Правда, все говорят, что пух плохой». Хватило у тебя, Семён, ума сказать такое цыганкам! Ты что перед встречей с цыганками был обухом ударенный? Решил быть честным? Что они глупее тебя? Между прочим, пух тогда был самый хороший, как никогда! У тебя, Семён, башка с мозгами или мякина? Какой продавец свой товар хулит! Семён, ты, видать, совсем свихнулся с сивухи. Вот, Селиван, коротай свою жизнь с таким мужиком. Идол, ты этакий. Вот что, мужики! Идите вы с глаз моих долой, пока я руки на вас от гнева не наложила. Куда хотите, хотите в лес, может быть, грибов насобираете, если нет грибов, немного отдохнёте от сивухи. Берите палатку на двоих, еду и воду, спички и тёплую одежду, и вон отсюда! В буреломы, где речные перекаты, может быть, вам там понравится, поживёте подольше. Может быть, ума наберётесь наконец.