От Мендельсона до Шопена. Записки лабуха - страница 9



– Не знаю, как по ушам, а по «шарам» мы тут надаём, – потирая испачканные краской руки перед началом выступления, сказал саксофонист Володя, наш старший товарищ, руководитель ансамбля и инициатор его создания, балагур и оптимист. Скорее всего, что всё так и получилось.

В те годы в наших краях ещё не существовало дискотек, разве что в отдельных передовых ВУЗах наиболее продвинутые студенты пробовали проводить новомодные молодёжные вечера отдыха, примеряя на себя загадочное и модное словечко «ди-джей». Да и с дисками, тогда ещё виниловыми, была напряжёнка, поэтому на всех развлекательных мероприятиях, на городских танцах в том числе, музыку по-прежнему исполняли различные ВИА в живом звучании. Играли они самую что ни на есть эстрадную музыку, доступную им самим для исполнения, а пришедшим потанцевать для восприятия. То есть примерно то, что сегодня называют популярной музыкой – таким образом на танцплощадках обычно звучали вечнозелёные инструментальные мелодии типа «Истории любви», песенки тогдашних советских композиторов и ещё немного чего-нибудь на невнятном английском.

Основу нашего музыкального коллектива, пришедшего играть на танцы, составлял традиционный эстрадный квартет, состоявший из гитары, баса, клавишных и ударных инструментов. Он был усилен певцом, а также духовой группой из саксофониста и трубача. К началу выступлений нам ценой немалых усилий удалось сколотить комплект инструментальной аппаратуры из списанных железнодорожных ламповых усилителей, тех самых, с помощью которых осуществлялась громкая связь на платформах и вокзалах – «по второму пути грузовой поезд» и тому подобное – благо, клуб был железнодорожный. С голосовой аппаратурой опять же помог клуб, выделив новенький, только что приобретённый усилительный комплект ЛОМОвского производства под названием «Солист», имевший четыре микрофонных входа и мощность целых пятьдесят ватт, в результате чего у нас на тот момент образовался, подозреваю, один из лучших аппаратов в городе.

Работали мы на танцах первое время достаточно успешно. Огороженная высоким забором от остального парка площадка с разноцветной музыкальной ракушкой по выходным заполнялась изрядно, наш репертуар был широким с гвоздём программы в виде популярной в тот год песни, начинавшейся словами «Во французской стороне на чужой планете…», а саксофонист и трубач с важным видом играли свои мелодии. Клуб выплачивал нам часть выручки за проданные билеты в виде зарплаты, и таким образом реальностью стало то, к чему я неосознанно стремился все предшествовавшие годы – мне стали платить за игру на музыкальном инструменте, получается, неплохую игру, а моё увлечение перестало быть забавой и приобрело признаки профессии.

Правда, продолжалось всё это недолго… Наступила осень, поредели отдыхающие, стала более скудной выручка, в коллективе появились внутренние нелады, ребята стали один за другим покидать состав, и, в конце концов, получилось так, что мы доигрывали танцы уже втроём: певец сел за кухню18, саксофонист отложил в сторону свой инструмент и забрал у меня из рук лопату19, ту самую бас-гитару «Тоника», а я стал играть на электрооргане, который мне по такому случаю купил отец, относившийся с самого начала одобрительно к нашей затее. Последние недели на танцплощадке я играл, имея в кармане воинскую повестку и сменив длинные до плеч волосы на стрижку «под ноль», а состоявшийся вскоре отъезд в войска прервал на два года мои музыкальные занятия практически под такой же ноль.