Константинополь и его предместья
6 июня. С восходом солнца почти все пассажиры были на палубе. Слова: «Босфор», «мы перед Константинополем» производили какое-то магическое действие. Мне, например, припомнилась при этом прекрасная премия «Нивы»: «Босфор при лунном освещении», и под влиянием ее воображение рисовало виды один заманчивее другого. Осматриваюсь, однако, при дневном свете, и окружающая местность оказывается пока далеко не такою. Правда, высокие берега пролива, покрытые по местам густою растительностью, красивы; заманчиво смотрит справа и слева несколько построек восточного типа; невдалеке впереди видны грозные турецкие форты; но все это не таково в общем, чтобы производить чарующее впечатление. Но вот пароход снялся с якоря и быстро направился вперед. Местность очень скоро положительно изменяется; теперь все, – и причудливые очертания берегов, и растительность, и архитектура строений, – приковывает наше внимание, вызывает восторг и удивление. «Случалось ли вам, – спрашивает по этому поводу один путешественник, – видеть те хорошо устроенные панорамы, где от одного вращения руки плавно и быстро сменяются виды один лучше другого?!» И теперь вот совершается нечто подобное в действительности: «во всю ширь далекого горизонта, справа и слева бегут перед вами поразительные прекрасные картины. Бесконечное полотно этих картин как бы скатывается за далеко оставшимися позади вас холмами, и перо только в силах написать имя, название, но не воплотить прелести и красоты, которые оно обозначает»[12]. Начинается это с Буюк-Дере с его чудными зданиями и зеленью парков. «На живописных скатах холмов, сплошь застроенных роскошными домами всевозможной архитектуры, среди изящных групп стройных кипарисов, пышной зелени чинар и маститых платанов высятся здания различных консульств и в том числе летняя резиденция русского посольства»[13]; из прохладной тени парков среди развесистых деревьев живописно высматривают террасы и площадки. Пароход замедляет ход, чтобы передать корреспонденцию подплывшему чиновнику посольства, и снова перед нами мелькает вереница изящных строений и зданий; попадаются теперь и мечети, построенные на удачно выбранных возвышенностях. Постепенно разрастающиеся красивые предместья начинают сливаться с самым городом. Вот на самом берегу Босфора один дворец Султана, не высокий, но легкий по стилю и изящный, вот другой беломраморный, а вот и живописная чарующая панорама всего Константинополя. Константинополь!… Смотрю я на раскинувшееся огромным амфитеатром, облегающее нас с севера, запада и юга живописное сборище «дворцов, мечетей, прихотливых куп зелени, перемешанных с группами домов, киосков, беломраморных колонн восточной архитектуры бок о бок с европейскими зданиями»[14], – на Стамбул с его «царственными мечетями» и Айя Софией, увенчанной вместо креста полумесяцем, на Галату с ее возвышающейся над зданиями одинокой башней, жалким остатком твердыни бывшего когда-то здесь знаменитого поселения генуэзцев, на Золотой Рог, усеянный всевозможного рода кораблями, и мысль невольно бежит в глубь истории, переносится к давно минувшим событиям этого привлекательного, чарующего на вид города, «города древнего, нового, великого, гадкого, священного, богомерзкого, много интриговавшего прежде, не перестающего быть предметом интриг и по сию пору», как выразился о нем один из наших отечественных историков
