– Ты же растешь, – объяснила мама, хотя позже я стала догадываться, что ей просто не хотелось коротать вечера в одиночестве. Я, конечно, не жаловалась – уж точно не на это. Моим настоящим кошмаром был Дес Баннистер, разнорабочий из квартиры этажом ниже.
– Жуткий тип, – поделилась я с мамой. – От него кисло пахнет сыром, и зубы у него ужасные.
– Нельзя судить по внешности, Софи. Важно одно лишь сердце.
– Не думаю, что сердце у него лучше.
Она подергала меня за хвостик:
– Ты же его совсем не знаешь.
– Я знаю, как он обращается со своей собакой. У нее все ребра торчат. Он ее голодом морит. Видно же!
– Может, его собака просто привередлива в еде… Помнишь старого Гейба Робинсона с нашей улицы в Бостоне? Он был добрым или нет?
– А что?
– У его волкодава тоже можно было ребра пересчитать. Но Трикла уж точно не морили голодом, слишком Гейб его любил.
– Это совсем другое дело.
Мама глубоко вздохнула и склонила голову набок, как всегда делала, подбирая слова.
– Знаю, что переезд дался тебе нелегко. Знаю, какой несправедливостью кажется оставлять все, что тебе знакомо. Надеюсь, однажды ты поймешь, что все было к лучшему и что я думала о нас обеих. А пока тебе нужно постараться приспособиться, и все получится. Ладно?
– Я постараюсь, но Дес Баннистер от этого хорошим человеком не становится.
Я ковыряла носком землю, кусала губы, чтобы не расплакаться.
– Мы его не знаем. Не знаем, через что ему пришлось пройти, чем он живет.
– И что?
– То, что нельзя судить о человеке, не побыв в его шкуре.
Я подумала о том, как топали армейские ботинки Деса, подумала о его камуфляжных штанах. Вспомнила, как он пнул кружку с подаяниями у бродяжки на вокзале.
– Мне не нужно влезать в его шкуру, чтобы понять, что он за человек.
– Хорошо. Он тебе не нравится. Можно ли по нему судить обо всем Лондоне? Здесь столько всего прекрасного!
– Прекрасно, что дедушка не пытается задобрить меня, чтобы я не шумела в церкви.
Она рассмеялась:
– С каких пор тебе разонравились мятные конфеты, малышка? Я скорее имела в виду погоду. Ты хоть знаешь, какой холод сейчас в Массачусетсе?
– Наверное, сильный.
– Сильный? Такой дубак, что пальцы отмерзают, вот какой.
Она схватила меня за руки и притворилась, что кусает. Цап!
– И еще приятно везде гулять, скажи?
Я пожала плечами, не хотела соглашаться, хотя она попала в точку. Дома никуда нельзя было добраться пешком, только на машине. Пешеходные улицы стали для меня настоящим открытием.
В этом-то и заключалась проблема. Там был дом, а здесь – нет. Все говорили, как принц Чарльз. Когда я попросила намазать тост вареньем, на меня посмотрели как на умалишенную. А еще абсолютно нигде не продавали мои любимые сухие завтраки «Лаки Чармс».
– Ненавижу эти галеты «Витабикс», – говорила я маме. – Они на вкус как солома.
– Тебе почем знать? – шутила она, оторвав глаза от стикера, на котором что-то увлеченно писала.
По всей квартире были расклеены записки с цитатами. Мама называла их заметками для вдохновения. Жемчужины мудрости. Возможно, в глубине души она скучала по бабушке.
– Что там написано? – спросила я.
– «Только ты сам даешь себе определение».
– А словарь на что? – отреагировала я, довольная своим остроумием.
Мама покачала головой:
– Ни одна книга на свете. Только ты сама.
Бабушка на этом моменте, наверное, бросилась бы за Библией, но я не хотела напоминать маме, что она пока так и не записала меня в воскресную школу. Поэтому решила действовать прагматично.
