Идея о том, что равенство и миролюбие связаны с типом экономики (присваивающей или производящей), хоть и популярна, но в действительности не то что никогда не была доказана, но даже наоборот – имеет много опровержений. Южноиндийские тода, у которых в XIX-XX веках было отмечено большое равенство полов и недопустимость физического насилия, являются скотоводами, чей быт крепко связан с соседними земледельцами. Основным в хозяйстве пресловутых ирокезов, так любимых марксистской литературой за высокое положение женщины, было мотыжное земледелие, на чём сам Энгельс не спешил заострять внимание, что стало интересным примером, как при тщательном рассмотрении доказательство гипотезы оказывалось её опровержением: у ирокезов даже был религиозный праздник «трёх сестёр», как они называли кукурузу, бобы и тыкву, а кланы владели правом на землю. При этом в то же самое время в Америке существовали народы полноценных охотников-собирателей, у которых положение женщины была куда более низким, чем у садоводов-ирокезов.
С упомянутыми скотоводами тода в действительности всё ещё интереснее: несмотря на тотальный пацифизм, в некоторых ритуалах у них присутствуют стрелы и копья, которые в быту не используются. Всё дело в том, что, по данным археологии, когда-то в древности тода всё же были воинственным народом, по неизвестной причине однажды сменившим свою социальную парадигму. При этом скот остался. Таким образом, тода являют собой пример, когда при одном и том же типе экономики (скотоводство), культура побывала в двух существенно отличных состояниях.
Многие антропологи бросали вызов стереотипу о производящем хозяйстве как причине неравенства. Томас Гибсон делал это на примере филиппинских земледельцев буидов – он показал разнообразные принципы «выравнивания», препятствующие зарождению каких-либо иерархий в их среде [145]. Сравнивая буидов с бушменами, хадза, мбути и другими эгалитарными собирателями, Гибсон пришёл к выводу даже о большей последовательности культуры первых в этом плане. Здесь можно вспомнить и религиозные общины анабаптистов, живущих за счёт сельского хозяйства, но при этом поддерживающих строгое равенство.
Эту же мысль развивал Лоуренс Кили, на своей выборке по популяциям Америк демонстрируя, что среди «чистых» охотников-собирателей эгалитарных – всего 49%, в то время как среди садоводов и земледельцев эгалитарных – аж 82% [171]. «Социальная сложность совершенно не соотносится с сельским хозяйством или протоземледелием», заключал Кили.
Кристофер Боэм также обратил внимание, что термин «эгалитарные общества» по какой-то причине закрепился именно за некоторыми собирателями, а тот факт, что и в группах многих земледельцев и скотоводов так же поддерживается равенство, просто принято игнорировать. В обстоятельной работе «Иерархия в лесу: эволюция эгалитарного поведения» [120] Боэм дотошно исследует феномен «эгалитарных обществ» и обращает внимание, что, по мнению разных авторов, к ним относятся и многие скотоводческие народы Африки (нуэры, масаи, ндемба и др.), некоторые садоводческие народы Меланезии и большинство таких народов Южной Америки (а в Северной можно вспомнить тех же ирокезов). Во всех этих культурах существует возможность накопления материальных ценностей, группы демонстрируют постоянный состав и оседлый образ жизни, но при этом отсутствует выраженное лидерство и доминирование. Данные раскопок анатолийского Чатал-Хююка – раннеземледельческой культуры примерно 8-тысячелетней давности – также наталкивают учёных на мысль о царившем там социальном равенстве (но это не точно).
