Отчёт перед Эль Греко - страница 3

Итак, слушай же, Полководец, мой отчет и вынеси приговор. Слушай про мою жизнь, Прадед, и если я тоже сражался вместе с тобой, если был изранен, но никто не узнал о страданиях моих, если никогда не повернулся спиной к врагу,

Дай мне благословение твое!

Заглядываю внутрь своего существа и содрогаюсь в ужасе. Предки мои по отцу – кровожадные корсары на море, военачальники на суше, не ведавшие страха ни пред людьми, ни пред Богом. Предки мои по матери – смирные, добродушные крестьяне, которые с раннего утра и до позднего вечера, доверчиво склонялись к земле, сеяли, ждали дождь и солнце, не сомневаясь, что те явятся, жали, а по вечерам сидели на каменном выступе родного дома, скрестив руки на груди и уповая на Бога.

Как согласовать между собой этих двух воевавших внутри меня предков – пламя и землю?

Я чувствовал, что единственным долгом моим было примирить непримиримое, изъять из глубин существа моего густой мрак предков и сделать его, насколько сил хватит, светом. Разве не это и есть путь Божий? Разве не этот путь должны мы пройти, следуя по следам Божьим? Жизнь подобна короткой вспышке молнии, но успеть можно.

Вся вселенная, сама того не ведая, движется по этому пути: всякое живое существо есть мастерская, в которой незримо трудится Бог, преобразуя глину. Вот почему цветут и плодоносят деревья и размножаются животные. Вот почему обезьяна может превозмочь собственную долю и встать на две ноги. А теперь, впервые после сотворения мира, человек удостоился войти в мастерскую Бога и трудиться вместе с Ним, и чем больше преобразует он плоть в любовь, доблесть и свободу, тем больше становится он Сыном Божьим.

Тяжкий, ненасытный долг. Всю свою жизнь я боролся, да и сейчас борюсь, но мрак все еще остается осадком в сердце, и борьба непрестанно возобновляется с начала. Прадавние отцовские предки шевелятся, сокрытые глубоко внутри меня, и с большим трудом различаю я во мраке их лица. Чем дальше продвигаюсь я сквозь верхние слои души моей – личность, нацию, род людской, – пытаясь отыскать там внутри самого первого грозного Предка моего, тем сильнее священный ужас овладевает мною. Поначалу я различаю какие-то лица, которые могли бы принадлежать моему брату или отцу, но затем, по мере приближения к корням, некий косматый, с огромными челюстями предок вскидывается в глубинах существа моего: он страдает от голода и жажды, рычит, а глаза его наливаются кровью. Предок этот – тяжеловесное, грубое животное, которое я должен преобразовать в человека, а если смогу, если успею, то и возвысить над человеком… Как ужасно восхождение от обезьяны к человеку, от человека к Богу!

Однажды ночью я оказался с одним из моих друзей высоко в покрытых снегом горах. Мы сбились с пути. Наступила ночь. Вверху, на совершенно чистом небе, сияла молчаливая, полная луна, а от седловины гор, где мы находились, и до самой равнины мерцал бледно-голубыми искрами снег. Густая, тревожная, невыносимая тишина. Таковыми были залитые лунным сиянием ночи тысячи веков назад до того, как Бог, не в силах больше вынести такой тишины, взял глину и создал людей.

Я шел на несколько шагов впереди. Дивное головокружение обволакивало мой разум. Я шел, шагал вперед, словно в каком-то опьянении. Казалось, будто я иду по луне или же по какой-то извечной, еще не населенной людьми, но хорошо знакомой стране. И вдруг на повороте горы я увидел далеко вдали, в глубине ущелья несколько слабых огоньков, – должно быть, какая-то деревушка, не успевшая еще отойти ко сну. И тогда со мной произошло нечто потрясающее. До сих пор при воспоминании об этом я содрогаюсь от ужаса. Я остановился, сжал руку в кулак и, грозя деревеньке, закричал яростно: