– А я и говорю, – сказала Ляля, – что лучше.
– Да, шаман Петрович, хорошо. – сказала Алохэ-Анна, разведя руки в стороны, – Я два раза умирать и все равно живой, а теперь моя как птица – летать и летать. Даже очень хорошо.
– Ну вот и хорошо, Аннушка, – сказал Сергей Петрович, – но только ты не расслабляйся, это было еще не наказание, а подготовка.
– Я готов наказание, – сказала Алохэ-Анна, – Что делать дальше?
– А дальше, – сказал Сергей Петрович, – мы будем готовить к наказанию Фэру и ты Аннушка будешь нам помогать. А ну ложись, негодница, и только посмей мне пошевелиться.
Впрочем процесс мытья Фэры описывать абсолютно бессмысленно, поскольку отличался он от помывки Алохэ-Анны только тем, что богиня из под сопровождавшихся двойным криком покатушек вышла не шоколадная, а белая с розоватым оттенком на тех местах где бедра и грудь были прикрыты топиком и юбочкой, и чуть загорелым во всех остальных. Кроме того, вместо короткой мальчишеской стрижки как у Алохэ-Анны, волосы Фэры заплетались в косу, сзади достигавшую колена и эту роскошь потребовалось отдельно мыть и вычесывать. После Фэры, точно той же процедуре мытья и окатывания подверглись сперва Илин, потом Ляля и лишь затем шаман Петрович. Единственно чем отличалась его церемония от церемоний его жен – при окатывании ему пришлось сидеть, так как он был слишком высок ростом для своих жен, а шайку с водой над его головой вдвоем поднимали Алохэ-Анна и Фэра.
Откинув назад мокрые волосы, Сергей Петрович посмотрел на своих так называемых невест, забившихся в сторонку и с некоторым испугом, наблюдавших за происходящим. Женщин сначала трут с мылом, как какую-то тряпку при стирке, потом обливают водой, отчего они два раза кричат, как будто их убивают, но вместо этого все равно остаются живыми-здоровыми и даже благодарят. Непонятно!
– Ну, что женщины, – спросил великий шаман, – вы согласны выходить за меня замуж или нет? Если согласны, тогда мы тоже вас будем мучить, а если нет, то уходите и больше не возвращайтесь.
– Лучше мучить, – обреченно вздохнула Мани, а Ваулэ-Валя только скромно кивнула головой, давая шаману Петровичу свое согласие.
Впрочем, пока их мучить никто не собирался, просто их тоже вымыли с ног до головы, как и всех прочих, после чего в бане мытье, как таковое закончилось и начались развлечения. Ляля принесла из предбанника несколько березовых и дубовых веников, бросила их в шайку и ковшом набрала в последнюю кипятка из ванны. Пока Ляля возилась с вениками Сергей Петрович набрал полный ковш воды и сделав полшага в сторону, чтобы не попасть под выхлоп, плеснул эту воду на раскаленную каменку. У женщин разом перехватило дыхание, их будто ударили горячим кулаком в грудь и живот. Не успели жены и невесты Петровича перевести дух, как тот взял в руки веник, вручил второй Ляле, после чего, посмотрев на Алохэ-Анну, приказал ей лечь на средний полок опять попой вверх… И значится, у них с Лялей, понеслась работа вениками в четыре руки. И если в начале Алохэ-Анна с непривычки вскрикивала от боли, то чуть погодя, когда ее разобрало, эти крики боли сменились темпераментными стонами наслаждения.
Потом, место Алохэ-Анны заняла Фэра, после нее Илин, а вот когда увлекшиеся банными процедурами домашние Сергея Петровича собрались полосовать вениками Лялю, которой на третьем месяце еще пока можно было все, в этот момент в предбаннике раздался шорох и шушуканье, потом дверь туда приоткрылась и на пороге появились пятеро полностью обнаженных юных хулиганок, как раз задумавших предложить себя Сергею Петровичу. И смех и грех. Картина маслом – пролетела птица Обломинго.
