– Эээ… а по какому, собственно, поводу? – я ожидал подобного, но не столь скоро.
– А вот у нас и поговорим. Есть повод. И очень весомый, уж поверьте. Собирайтесь, собирайтесь, – последние слова он произнес как-то ласково, с нотками снисхождения в голосе.
– Так суббота ж. Выходной, как-никак.
– У вас?
– А у вас?
– Собирайтесь.
Ну что ж. Спорить далее было бессмысленно, а потому я подчинился воле закона, умылся, оделся.
– Я готов.
– Тогда поехали.
Ехали молча, но быстро. Молчание угнетало еще больше, нежели заковыристые вопросы следователя, и я по опыту знал, что это один из пресловутых ментовских приемов психического воздействия. Мрачное здание, мрачные и полутемные коридоры (экономия электричества), старый и обшарпанный кабинет с видавшей виды мебелью и местами порванный, зеленого цвета, старый диван в углу.
– Берите стул, присаживайтесь.
Капитан Ивченко был вежлив, насколько позволяла служба, и даже какой-то равнодушный. Он не проявлял эмоций, говорил ровно и монотонно, в его глазах не было злобы или доброты, ненависти или приязни. В них была только деловая пустота и настойчивость опытного сыскаря.
Я повиновался, придвинул шатающийся, как корабль на волнах, стул и аккуратно опустил свой зад, боясь грохнуться на пол. В дверь тут же постучали и в проем сунулась огромная голова, наполовину лысая, с перебитым носом.
– Товарищ капитан. Разрешите?
– Входи. Ты с протоколом?
– Угу, – детина кивнул и, не обращая на меня никакого внимания, прокосолапил к столу своего начальника.
– Присядь. Я прочту.
Опер плюхнулся на диван. Несколько минут Ивченко елозил карандашом по листам бумаги и вдруг улыбнулся, но быстро стер улыбку с лица, придавая ему чуть грозное выражение.
– Ты мне скажи – в школе русский язык проходили?
– Проходили, товарищ капитан.
– Вот я и вижу, что когда в школе его проходили, то тебя там и рядом не было! Читаю: "…труп гражданки Розановой Ксении Валерьевны, проживающей по адресу…" По какому адресу? Как труп может проживать по адресу, а? Супрун?
– Так это…
– Что это? Исправить! Дальше, – следак повел пальцем вниз по бумаге. – Ага, вот: "…труп гр-ки Розановой К.В. был обнаружен в полусидячем (!) положении в состоянии алкогольного опьянения средней степени тяжести… глаза убитой смотрят вдаль…". Ты что, Супрун? Решил Пушкиным заделаться? Прям целые поэмы верстаешь! В каком "полусидячем", какая "даль"?
– Так это… она сидела, а когда ее по голове, то повалилось на бок… вот, – на лбу писателя выступила испарина.
– Что повалилось?
– Так это…известно что… тело потерпевшей.
– Твою мать, какой потерпевшей? – вызверился капитан.
– То есть, пострадавшей.
– Пострадавшей?! Супрун, страдают и претерпевают живые, а она жмур! Уяснил?
– Так точно! – он резво вскочил с дивана.
– Садись. А откуда ты слямзил эдакий поэтический оборот: "состояние алкогольного опьянения средней степени тяжести", а? Это что, побои тебе? И как ты это самое опьянение измерил?
– Плюс труп, – неосознанно вставил я.
– Чего? – Ивченко зыркнул в мою сторону. – Ах, да. Труп в состоянии алкогольного опьянения. Ты где так писать учился, Супрун?
Бедный опер был красный как рак и не знал, что отвечать, а потому виновато потупил взгляд.
– И как глаза убитой могут смотреть вдаль? На кой хер ты пишешь эту галиматью?!
– Я исправлю, товарищ капитан, – виновато пробубнил он
– Шагай. Исправляй. Сам вызову. На-а… Пушкин, мать твою за ногу!
