– Кто идёт?
– Отряд здоровых, смелых и весёлых задорных друзей. – Начиналась перекличка, и длилась она нескольких минут.
– Раз, два!
– Три, четыре!
– Твёрже ногу.
– Чётче шаг, юных ленинцев отряд!
– Мы здоровье сохраним, – утверждал командир, – мы здоровьем дорожим!
– И даём мы всем рецепты, как здоровье сохранить, чтобы бодрым и весёлым нам до старости прожить, – подхватывал отряд.
Люда не понимала надобности в речёвках, но маршировать с ними было веселее. Командир отряда сдавал старшему пионервожатому рапорт – так начинался новый день.
Инцидент с кроватью был не единственным. Девочка оказалась привередой в еде. Всё, что предлагали в столовой, ей не нравилось. Она привыкла к домашней пище, которую готовила для неё мама. Да и та не всегда угождала дочери: Люда не ела мяса и всё, что готовилось из него. Когда мама уезжала на сессию, чаще всего дочь просила отца пожарить яйцо в небольшом фарфоровом блюдце с цветочком. Тогда не было газа, варили и парили на электрических плитах с закрытой спиралью, поэтому уходило много времени. Но отец старался исполнить любую прихоть дочери.
– Папочка, а почему на дне блюдца нет цветочка?! – расковыряв яичницу маленькой вилочкой, разочарованно спрашивала она. Тот не находил, что ответить.
– Это каприз или эстетическое чувство? – пытался понять отец. – Если каприз, то стоит ли ему потакать? А если эстетическое чувство? Тогда его нужно развивать!
Люде не нравились каши с сливочным маслом, кисель и молоко – потому что с пенками, суп или борщ с жирным мясом. В пионерском лагере её отучили капризничать. Не поев день-два, голодная, она пришла в столовую просить чёрного хлеба, посыпанного сахарным песком. А через несколько дней ела всё, что предлагал повар.
Пока мама была в Москве, на хозяйстве оставался отец.
– Месяц-полтора пролетят незаметно, – успокаивал он себя, – как-нибудь справлюсь.
Готовил еду, заплетал старшей косы, завязывал бант младшей.
– Смотрите, не каждая женщина так сумеет?! – удивлялись соседи.
Папа в то время работал в заводской пожарной части. Ночами дежурил. Если не было выездов, вязал, на удивление всем, шерстяные носки для дочек (в детстве этому рукоделию его обучила мама), а днём присматривал за домом и за детьми. Давалось это мужчине тридцати шести лет нелегко. Печь приходилось топить, домашний скот кормить, но отец не роптал. Он мечтал, чтобы жена получила высшее образование. А там, гляди, дело и до него дойдёт. Даже работа ему помогала в этом. Уходя на дежурство, укладывал дочерей спать: привязывал к кровати концы большого ватного одеяла, чтобы не раскрывались и не мёрзли. Как-то зимой, возвращаясь после очередной смены, отец увидел в окне собственного дома чей-то силуэт. Сердце забилось чаще.
– Неужто кто-то забрался? – испугался он и прибавил шагу.
Уже подходя к дому, рассмотрел в окне Люду. Она стояла на подоконнике в полный рост и смотрела вдаль, пытаясь разглядеть в темноте знакомую фигуру своего любимого папы. Увидев его, дочь ловко спрыгнула и побежала открывать дверь. Они встречались, словно после долгой разлуки. Когда папа работал в дневную смену, она утром обязательно провожала его: крепко обнимала и по-детски целовала три раза в щёку. Видимо, поэтому отец часто уходил на работу в приподнятом настроении. Но однажды мама не стала будить дочь в столь ранний час.
– Уж очень сладко спит, – подумала она, – ничего не случится, если один раз не проводит отца на дежурство. Но потом об этом сильно пожалеет.
