Занимая своё место около батюшки, напротив матушки, Ладимир без каких-либо раздумий набросился на тарелку с приготовленным из куриных яиц блюду, наскоро закусывая свежим ломтем подового хлеба. Обилие зелени, орехов и мёда образовывали на белой скатерти нарядное и праздничное богатство семейства Белей. По центру стола располагался огромный фырчащий металлический тульский самовар, искрившийся позолотой и паривший дурманом заваренного травами чая. Камердинер Георгий, всё это время занимавшийся торжественными приготовлениями, исполняющий вдобавок услуги подающего кушанья, грациозно наполнил фарфоровую с хохломой чашку Ладимира горячим напитком, на что молодой человек ответил любезно добрым словом, приглашая и его разделить с семьёй стол. На что Георгий мог дать вполне законный отказ.
Пирог с голубикой, торжественно поданный к трапезе, полагался на десерт. Его рыжая корочка аппетитно радовала глаз сочным переливом запечённого теста. Верный слуга аккуратно поделил его на равные кусочки, тем самым разнося по гостиной ягодный аромат внутренней начинки. С одним из кусочков Ладимир справился заметно легко и без промедлений, тщательно пережёвывая и запивая горячим травяным чаем из букета липового цвета, ромашки, чабреца, душицы, зверобоя, ягод шиповника и листьев малины.
– Не спеши, – говорила нежно Мария Константиновна – Успеешь ещё до начала.
– Не, матушка, – отвечал Ладимир с набитым ртом, продолжая наскоро запивать чашкой с чаем – Мне необходимо прибыть заранее.
– Разве же есть на то нужда? – не успокаивалось настойчиво материнское сердце.
– Мы, как достопочтенные организаторы, обязаны присутствовать на открытии, а стало быть, будем ожидать гостей у порога!
– Ох, право! – вздыхала старушка – Всё одно насиловать себя нет нужды. Только зря измучаешься…
Неожиданный удар по столу прервал короткую беседу. Звон посуды противным позвякиванием отстрелился в ушах, закрадываясь в безмолвное спокойствие души. Николай Алексеевич, недовольно зачитывавший последние сводки, отбросил, наконец, информационную солянку современного человечества в сторону, вмешавшись в разговор матери и сына:
– Прекрати, жена! – голос его был твёрд и настойчив, а минутный выброс энергии тут же стал затихать, и вот уже острые черты лица его с седыми бакенбардами, точно пиками, распростёртыми в разные стороны, приобретали уже тот свойский округлый вид, к которому так привыкли жители поместья, обратив только что озлобленного старика в плюшевого дедушку – Пусть сам решает чего ему надобно, а чего нет – голос стал тихим и сдержанным – Не малый ведь, и дело доброе! Себя вспомни, как мчали сломя голову наперёд.
– За себя говори, – ответила, сдержанно и отстраняясь, Мария Константиновна – Жизнь не для беготни задумана. А решает пусть сам, я не собиралась перечить. Сыну слово нельзя сказать, – матушка не была огорчена, голубые её глаза, глубоко посаженные, по-прежнему сияли тем же первородным светом доброты, на старческой морщинистой коже её круглого личика, но тон её всё же сменился и стал похож на то, будто и говорит она вовсе сама с собой – Всё твои газеты, начитаешься всякую чушь, да бредни, которые голову морочат, и злишься потом…
– Матушка, не ссорьтесь, – улыбнулся Ладимир, зная, что отец не со зла повёл себя бестактно, а по случаю своего дурного характера, за который он всегда сам же себя корил – Полно уже, день какой чудесный! Да и мне собираться уже пора, на дорогу не будем браниться. А время действительно нужно поберечь, но и ждать нельзя – добавил Ладимир собственное умозаключение, в истине которого не могли усомниться родители, и не успел юный ум выскочить из-за стола, как воздушным проявлением, Георгий подал ему на стол утреннее письмо, отчего спешка молодого и горячего всё же слегка пресеклась.
