Глава четвёртая
Та смерть, что страшнее смерти…
Мне не спалось… Уже неделю я думала о прошлых своих жизнях, проживая их заново, словно искала какую-то разгадку или подсказку, как мне жить дальше. Предыдущая Варя стала управляющей Отеля почти в тридцать лет и не принимала в свой приют детей и подростков. Но мне всего неделю назад исполнилось шестнадцать, а я уже в теме. Всё меняется! И правила, и порядки, и я сама…
В приоткрытое окно пробивался лунный свет, но теперь он был фиолетового цвета и, пробегая через мою кровать, вёл прямо к двери. Я встала и вышла на улицу.
Луна по-прежнему висела в небе, но была слишком бледной, а свет исходил от фонаря, неизвестно откуда появившегося у нашей калитки. Часть фиолетового круга выходила за пределы двора, в переулок, а всё остальное накрывало светящимся куполом наш дом. Я вытянула руку вверх и прикоснулась к чему-то… Это было похоже на тончайшую ткань, сквозь которую виднелись слегка расплывчатые звёзды.
Обратившись к отцу, я получила разъяснение. Он открыл мне мою же тайну. Я уже читала о ней в Летописи, но не обратила внимание. Молодость иногда становится помехой к пониманию сути.
Эту защиту я придумала в свою первую жизнь, конечно, не без помощи моих настоящих родителей, Ангелов. Ею я защитила старенький заброшенный домик на окраине деревни, где и был первый «Отель для Призраков».
Дом изменялся из века в век, но места своего не менял, защищаясь даже в моё отсутствие от назойливых любопытных людишек и всякой тёмной нечисти.
Но теперь того дома больше нет. Враги воспользовались тем, что я была слаба в чреве своей матери и защитное заклинание было уничтожено. Демоны и раньше делали попытки нейтрализации моей защиты, но шестнадцать лет назад им это удалось, чуть не погубив нас всех. Мы вовремя перенеслись в Москву, а затем поселились в доме Акулины Фёдоровны и Егора Каземировича Вяземских. Он остался в наследство мне – в прошлой жизни, и моей маме – в нынешней.
То, что дом был защищен, слегка успокаивало моего папу. Он даже заулыбался, когда узнал об этом, но мама вела себя иначе. Она ушла в свою комнату и долго надрывно плакала. Я слышала, как она говорила отцу, что механизм запущен, а это – начало конца. Отец утешал её, что это – моя судьба, а они с ней лишь винтики в огромной машине мирозданья, но она всё плакала и плакала.
Такой я и запомнила её, с влажными глазами и платочком в руке.
В тот день в калитку позвонили впервые.
Отец установил там звонок. В эту дверь нельзя было постучать, как в старом доме.
Мама первая услышала его и побежала открывать, хотя прекрасно знала, что ночные посетители – моя епархия.
Мы побежали за ней, но не успели добежать до конца тропинки между домами, как услышали душераздирающий крик.
Там, где свет фонаря уже не касался асфальта, лежала мама Соня. Её глаза были широко распахнутыми и стеклянными, и в них отражалось звёздное небо.
Отец подбежал к ней и тут же остановил меня…
– Не подходи, Варенька! Тебе не нужно на это смотреть!
Он перетащил тело под свет фонаря и стал целовать её волосы, руки, лицо и шептал как молитву: «Прости, любимая! Прости, любимая!»
Появилась моя старая знакомая Смерть, и лишь тогда я решилась подойти к маме.
