Отказать Пигмалиону - страница 12

Восьмой класс Вадима на семью Спиридоновых обрушился ураганом. Три подряд неприятные истории заставили мать и отца наконец объединить педагогические усилия. В сентябре Вадима застали курящим, а в карманах демисезонного пальто младшей сестры обнаружили открытую пачку сигарет. Было очевидно, что тихоня сестра, учившаяся в четвертом классе, сигареты «Мальборо» курить не могла.

– Нет, это же надо было додуматься! Сестре сигареты подсунуть! Да еще куда?! В пальто, которое понадобится через полгода! – шумела мать.

– Пороть математика! – орал отец.

Через пару месяцев Вадим, катаясь на коньках на Патриарших прудах, выпил водки. Как он дошел домой, который находился буквально через дорогу, он не помнил. Дверь ему открыла Галина Леонтьевна, домработница, которая приходила каждые два дня. Увидев Вадима, она сразу все поняла и принялась спасать парня. Вода в большом количестве, чай и лимон, по ее мнению, должны были замаскировать преступление. Но не тут-то было! Мимо Варвары Сергеевны и таракан бы не пробежал!

– Так, или ответишь, где и с кем ты пил водку, или мы тебя переводим в обычную школу, на класс ниже! И никаких карманных денег! – железным тоном выговаривала Варвара Сергеевна.

Вадиму же было так плохо, что он даже не мог отвечать. Его мутило, в глазах было темно. Ему хотелось, чтобы мать погасила свет, который бил ему в глаза, перестала метаться по комнате и присела рядом с ним. Он сам уже жалел, что, набегавшись с клюшкой в компании одноклассников и победив в стихийном хоккейном матче, подстегиваемый другими, хлебнул какой-то дряни. Ничего приятного он не ощутил. После игры было жарко, сердце почти выпрыгивало, а тут еще обжигающее пищевод пойло. Потом стало совсем дурно. Матери это все объяснить было невозможно. Она была непреклонна в своем гневе. Ей было важно, чтобы сын запомнил это состояние и эту выволочку, как запоминает неприятные ощущения собака академика Павлова. Поздно вечером приехал отец. Вадим слышал, как мать что-то ему рассказывала, как отец что-то резко отвечал. Последними словами, которые уже сквозь сон донеслись до Вадима, были слова отца:

– Вот дураки, пьют черт знает что! Нет чтобы нашу, «пшеничную».

Утром Алексей Владимирович, глядя на зеленое лицо сына, улыбнулся:

– Вадим, ты ерундой не занимайся. И сам себе жизнь испортишь, и нас с матерью в гроб вгонишь. У нас, кроме вас, ведь никого нет.

Если бы эти слова вчера произнесла мать! Вадим посмотрел на осунувшееся лицо отца, на его жестко накрахмаленную рубашку, на его часы, обычно лежащие на скатерти, около масленки. Руки отца, державшие свежую газету, были чистыми, этой его способности – читать свежую прессу и не испачкаться типографской краской – Вадим не переставал удивляться. Отец был какой-то правильный, четкий, ясный, как грамотно выстроенное алгебраическое уравнение. Вопрос с алкоголем был закрыт для Вадима раз и навсегда.

Третья неприятность случилась весной, уже почти в конце восьмого класса. К этому времени внешность Вадима претерпела изменения – он вырос, темные глаза стали еще больше, ресницы вокруг них были невероятно длинные и густые, темные усики скрыли пухлую верхнюю губу. Учительница по литературе однажды вслух произнесла, что он похож на Лермонтова. Класс засмеялся, Вадим смутился и с этих пор стал садиться подальше от учительского стола. Привлекать к себе внимание он не любил. С последней парты Вадим мог спокойно наблюдать за одноклассниками, делал он это внимательно, но без особого желания поучаствовать в школьной жизни. Девочки, видные, красивые, обходили его стороной – он был слишком серьезен, легко смущался, и не было в нем той легкости, которая обеспечивала иным популярность, – его младший брат пользовался у одноклассниц Вадима успехом. Старшего брата это не огорчало – ни одна из девочек класса ему не нравилась. Вадиму сложно было влюбиться в тех, кого он знал почти вечность, в тех, чье взросление со всеми промахами и неловкими коллизиями происходило на его глазах. Он предпочел бы тайну, загадку, а с этими девочками он так за восемь лет сроднился, что роман с одноклассницей казался ему сущей нелепостью. Впрочем, на улице он стал внимателен – красивые женские лица, аппетитные фигурки, яркая одежда, вызывающие жесты – все, что волнует юношу шестнадцати лет, все это его трогало, но волнение это внешне никак пока не проявлялось – стеснительность перебороть он не мог. Оставалось ждать ту, которая сделает первый шаг.