– Типа того, – соглашаюсь я с удивлением.
– Вероятно, ты хотел бы разобраться в себе и понять какую роль, ты можешь играть в имеющихся условиях? В нашем обществе?
– Ну как бы, да, – снова максимально развернуто отвечаю на его предположение.
Я ожидаю, что он вдруг скажет, что так не пойдет, и начнет пытать меня до получения членораздельного ответа – кто я и что я тут делаю, но Сэм быстро оставляет меня в покое, словно бы вполне удовлетворенный моим кратким выступлением.
Очередь переходит к той пожилой женщине, что выставила меня вперед. Я недолго радуюсь, что Сэм так быстро перешел к следующему человеку, и злорадствую, что именно к той, что заставила меня говорить первым.
– Меня зовут Эмма, – говорит она, собравшись с мыслями, – и я всю жизнь преподавала музыку. Работала и в музыкальных школах, учила игре на фортепьяно, и частным образом. Теперь я окончательно ушла на пенсию. Моя проблема в том, что мой сын подсел на тяжелые наркотики, забрал у меня карточку, на которую перечисляют пенсию, и частенько избивает меня.
– Как же вы выживаете? – спрашивает Сэм участливо.
– Мне пришлось продать оставшуюся от мужа дачу, в которую он вложил много труда, и спрятать деньги у соседки, – признается Эмма бесцветным голосом.
– И вам больше некому помочь?
– Участковый не раз предлагал мне, как он выразился, уладить проблему, уговаривал написать на сына заявление, чтобы посадить его в тюрьму, но мне такая помощь не нужна! – раздраженно отзывается женщина. – Других родственников у меня не осталось, бывшие коллеги и друзья, наверное, тоже бывшие, практически не выходят на связь, так что вот так, – она поджимает губы и обреченно смотрит в пол.
– Какой вопрос вы хотите решить для себя в нашей группе? – мягко спрашивает Сэм.
– Сама не знаю, – Эмма тяжело вздыхает. – Знаете, я просто чувствую какую-то свою вину за все это. Может быть, недоглядела, недолюбила, не смогла найти замену отцу. Что-то я сделала не так, что сын пошел по кривой дорожке. Он ведь в детстве был совсем не таким, наоборот ласковым и добрым мальчиком.
– Но свой выбор он сделал уже во взрослом возрасте?
– Ну, да, – соглашается Эмма, – только ведь для меня он всю жизнь будет моим ребенком, понимаете?
– Понимаю, – кивает ей Сэм, – но на первом этапе нам нужно сформулировать цель для дальнейшей работы. Необходимо отграничить то, что входит в ваши возможности, от того, что является уже сферой ответственности другого, пусть и настолько близкого, человека.
– Я хочу избавиться от этой вины, – четко произносит Эмма, но вместе с этим черты ее лица искажаются так, будто она вот-вот заплачет.
– Прекрасно, вы молодец, – подбадривает ее Сэм.
– Меня зовут Николь, – начинает рассказывать девушка слева от меня, когда Сэм переводит всеобщее внимание на нее. – Я учусь… да неважно на кого учусь, – она раздраженно дрыгает ногой и мнет рукава курточки, – наверное, скоро брошу. Два года назад меня изнасиловали шестеро парней. На чердаке многоэтажки. А заманила туда подруга, которой я доверяла. Больше я никому не доверяю, вот так.
Я обвожу взглядом группу. Все, похоже, сидят в шоке, кроме, разве что, самого Сэма, который, должно быть, и не такое уже слышал в своей практике. Он все так же благожелательно смотрит на нас всех. А меня тошнит, и хорошо, что я так и не поел. Тошнит от себя. Черт меня побери, у людей вот настоящие проблемы, а я тут выделываюсь со своими дурацкими высказываниями про пришельцев!
