Молодая Есфирь сидела на стуле с высокой спинкой. Локоть её руки чуть касался ободка спинки. Рядом стоял красивый и статный мужчина в форме царской армии. Его тоненькие усики закрученные кверху, не придавали солидности лет. Он был не старше Есфирь. И, точно, не еврей.
Я подняла с фотокарточки глаза на бабушку. В моём мозгу пулей пронеслась мысль: «Я ведь тоже стану такой». Страх перед неизбежной старостью заставил сильнее прижаться к Есфирь Исааковне.
Все красивые женщины боятся стареть. Они испытывают неподдельный ужас, когда на безупречном лице появляется намёк на первую морщинку. Мне до отпечатков времени было ещё далеко, но это уже пугало меня. Я буду когда-нибудь вот такой дряхлой старушкой. Никто не подумает, что в прошлом я была красавицей.
Стыдно признать, но в бабушке Есфирь я всегда видела старуху. Я никогда не представляла её молодой. Наверное, потому что, сколько себя помню, она всегда была старой.
Есфирь Исааковна обняла меня. По моим глазам нетрудно было догадаться, особенно ей, о чём я сейчас думаю.
– Не бойся старости. Она к тебе придёт не скоро, – и поцеловала в щёку своими сухими губами. – Каждая моя морщинка – это год моей жизни. Я не отдам ни один мой год за целую новую жизнь в молодом теле. Это будет предательство к тем, кто меня любил, и кого любила я. Память о них я не предам забвению
– Расскажи, – попросила я.
Мне ужасно захотелось послушать воспоминания Есфирь Исааковны. Рядом с ней я забыла о своём горе. Я была в безопасности. Мне было хорошо в её хатке.
– Расскажу, раз альбом достала, – грустно улыбнулась она. – Я родилась в далёком тысяча восемьсот шестидесятом году. В другом государстве, но в этом городе. Моего отца звали Исаак Самуилович Фридман. Он был довольно успешным купцом. Имел лавку и, даже склад. Лавки, правда, теперь нет. Снесли. Склад посей день используют. Дом наш тоже стоит. Только его разделили и живут там две семьи. Моя мама – Сара Адамовна, как и все женщины того времени, занималась исключительно семьёй и домом. У меня были два младших брата. Моисей и Зелик.
Сенненская еврейская община была очень закрытая. Чтобы сохранить чистоту крови браки заключались между родственниками. Меня сосватали за Яшку, двоюродного брата. Ох, как мне он был противен. Долговязый. Худой. Вечно шмыгал носом и вытирал его рукавом. За это его все звали «Сопля». И я так называла. Только от этого мне не было лучше. Замуж за него я всё равно должна была выйти. Отец считал, что любовь в браке не нужна. Главное – достаток. А у дядьки в Полоцке было побольше добра. Как старшему сыну ему отошла львиная доля наследства. Вот и сговорились они поженить старших детей, чтобы всё в семье оставалось.
Я, наверное, и замуж бы пошла, но не вышло. Чему и безмерно рада.
Дочка шляхтича Бельского замуж выходила. Домой приехал со службы сын с другом. Перед самой свадьбой друг молодого пана зашёл к нам в лавку табакерку купить в подарок старому пану Бельскому. За радушие, так сказать. В лавке тогда никого не было, только я. Столько лет прошло, а я до мельчайших подробностей помню все эмоции, что охватили меня. Он только посмотрел своим голубыми глазами в мою сторону. Волна смятения накрыла с головой. Меня бросало то в жар, то в холод. Мои ладошки вспотели. А он ещё попросил и белый шёлк посмотреть. Я дрожала, разматывая перед ним рулон ткани. Вечером того же дня друг шляхтичей Бельских гарцевал на своём коне по площади за мной, прося свидания. Я назначила на берегу озера в полночь. Я легко сбежала на свидание. Мать после настоек крепко спала. Отец с братьями был в Полоцке. Препятствий не было. Да и кто бы меня удержал. Через несколько дней Серж Вольсков уехал и забрал меня с собой. Я сбежала из дома в одном платье. Не знаю, что чувствовали мои родители, когда не нашли меня в комнате. Только записку на столике: «Простите. Не ищите». Я опозорила свою семью втройне. Бежала с русским. Вышла замуж за русского. Приняла другую веру.
