Сколько же здесь всего пациентов? И у всех этих людей, выходит, тоже потеря памяти. Кем они были там, за стенами клиники, когда их нашли солдаты и доставили сюда? Бездумными куклами, бесцельно бродящими по пустым улицам, или одними из тех, с топорами, что озверело набрасываются на всех без разбору, пытаясь удовлетворить свою ненасытную жажду крови? Раздумывая над всем этим, я пришел к выводу, что хорошо, что каждый попавший сюда не помнит своего кошмарного прошлого, потому что здравый человек просто не смог бы жить со всем этим.
Передо мной мелькали лица, но я продолжал вглядываться в номерки и пытаться найти кого-нибудь, кто говорил бы на понятном мне языке, когда кто-то легонько дернул меня за штанину. Я остановился, посмотрел назад и увидел мальчишку, лет девяти, с круглой коротко стриженой головой, пухленькими щечками и блестящими губами. На вид он был несколько бледноват и кроме толстенькой фигуры, ничем другим примечателен не был. Он несколько смущенно улыбался и смотрел на меня своими кругленькими немигающими светло-карими глазами, выражающими немое удивление, словно мальчик хотел о чем-то спросить меня, но не решался заговорить первым. Казалось, он весь состоял из сплошных округлостей, как будто целиком был собран из воздушных шариков, на которые надели пижаму, а на самом верхнем нарисовали уши, глаза, нос и рот. Тоже в виде кружочков.
– Ну, здравствуй, малыш, – поздоровался я с ним.
Я присел на корточки и, приветливо улыбнувшись, посмотрел на номерок мальчишки. 212. Было бы здорово, если бы он говорил по-русски. – Как тебя зовут?
Малыш хихикнул и показал пальчиком на номер жетончика. 212. Ах ты! Все никак не могу привыкнуть к тому, что людей в клинике номеруют, как каких-то тюремщиков.
– Что ж, мне можно не представляться, – пробормотал я в ответ.
– Ты здесь недавно? – несколько резко от смущения спросил меня мальчик по-русски.
Отлично!
– Да всего-то неделю, малыш, а ты?
– Почти год.
– Ого! – воскликнул я и приподнял брови, изображая изумление. – Целый год! Ты, наверное, здесь все знаешь. Можешь мне рассказать о том, как здесь живут, а то я здесь новенький и ничего толком пока не понимаю.
– Здесь здорово, – широко улыбнулся 212. – У меня есть много друзей и своя игра. Ты сейчас совсем один, но у тебя скоро тоже появится много друзей. Тебе всего лишь нужно найти свою игру и в ней уже будут все твои друзья. У тебя ведь есть компьютер в палате? Он у всех есть.
– Да, у меня есть компьютер, – ответил я. – Но что-то я тебя не совсем понял. Какую свою игру я должен найти и как в ней окажутся все мои друзья?
– Ты такой странный, – опять хихикнул мальчишка. – Это же очень просто. Я тебе все расскажу. Я тоже сначала ничего не знал, а потом доктор Маринин мне все рассказал.
– Доктор Маринин? Кто это?
– Это наш доктор. У нас на этаже есть свой доктор. На каждом на этаже есть свой доктор, – терпеливо объяснял мальчик. – Вот у тебя кто твой доктор?
– Э-э-э… у меня мой доктор Зизимор.
– Зизимор? – переспросил мальчонка, смешно нахмурив черные брови, что вместе с его пухленькими, чуть румяными щечками придавало ему немного комическое выражение лица. Почти одними губами он сосредоточено повторил, – доктор Зизимор… а, вспомнил, – лицо 212 озарила светлая улыбка. Мальчик хихикнул. – Это такой в очках, с черной бородой. Он такой смешной.
– Смешной? Да, смешной, – я решил поддержать мальчишку в его мнении насчет Зизимора. – А доктор Колыхаев? Как он тебе?
