– Папка пришел!
– А кто будет нынче есть пирожные? – спросил я, подбрасывая в воздух мою четырехлетнюю дочку, страшно энергичную и не по возрасту рассудительную.
– Я! – крикнула она радостно и добавила уже грустно: – Ну и ты с мамой.
– Не бойся. Всем хватит.
Чай на гудящем керогазе подогрели. Расселись вокруг круглого стола на тесной кухне.
Дочка умяла одно пирожное. Потом другое, уже с трудом, но нет таких трудностей, которые эта сластена не могла преодолеть.
– Еще эклер хочешь? – спросил я.
– Не хочу. – Настя все же сломалась.
– А что хочешь?
– Пулемет!
У меня чуть чашка из пальцев не выпала.
– Что?
– Пулемет.
– Почему пулемет?
– Мама сказала, что ты свои пулеметы, гранаты и шпионов больше нас любишь. Вот я и хочу пулемет. Хочу, хочу, хочу, – закапризничала дочка.
– Вот вернусь. И поговорим, – пообещал я, прикинув, что, может, дать ей поиграться с пистолетом, из которого извлечь все патроны, но тут вспомнил, что мне высказала жена, когда однажды я сделал это.
Беспокойное дите отправилось играть в комнату. А я хмыкнул:
– Значит, пулемет мне дороже.
– А что! – тут же вскинулась Аня, как пионер – всегда готовая к свершениям, а также к скандалу и выяснению отношений. – Тебе лишь бы подальше от семьи!
Она гневно раскраснелась, а у меня в груди что-то екнуло – она была все такая же красивая, как и раньше, а эмоции, пусть и вредные, придавали ей очарования и энергии.
– Лишь бы ребенка лишний раз в кино не сводить и мороженым не кормить! Лишь бы…
– Аня. Не начинай. Я слышал это не раз.
Как-то у нас с ней в последнее время не ладится. Мы вроде как не семья, а просто две рабочих особи в улье. Побыли вместе несколько часов, поели, поспали и полетели жужжать по своим делам. Каждый живет работой. Я извожу супостатов. Аня обучает в школе подрастающее поколение и числится самой строгой училкой. Все эти строгости практикует и дома. Все должно быть по ней.
И вечные претензии, что я не занимаюсь домом, с дочкой был в парке последний раз год назад. И что она тянет на себе всю семью. И что мне предлагали должность повыше и поспокойнее, а я отказался.
Почему все это? Да черт его знает. У нее спокойная профессия, размеренная жизнь, милые мирные заботы на работе и в быту, которым она принадлежит. И при этом в ней так много жажды движения и сильных чувств, ей нужны от меня вечные проявления внимания, эмоций, поступки, в центре которых будет тоже она. Ей претит сухая обыденность. А я не могу дать всего этого. У меня вечная война, которой я принадлежу весь, без остатка.
Мне кажется, она просто ревнует меня к этой войне. Но и заурядная ревность ей тоже не чужда, что не удивительно, когда муж неделями дома не бывает. Так что разговор, как обычно, вильнул на этот скользкий каток.
– Слушай, Иван, – как-то многообещающе сказала она. – Мне все чаще кажется, что ты не чекист, а матрос.
– Почему? – изумился я. Это было что-то новенькое в ее богатом арсенале семейной войны.
– Потому что у тебя в каждом порту зазноба! Катя, Катюша. А кто следующая? Леночка и Танечка?
Катя, Катюша. Да, Аня припомнила мне действительно имевшую место легкую интрижку. Ну право, с кем не бывает, пусть первый бросит в меня камень. Интрижки страшны лишь тогда, когда выходят на свет. А та самая как раз вышла. И вызвала лавину чувств у моей благоверной – хорошо, до развода не дошло. Но теперь та история вспоминалась по поводу и без повода. Аня будто наслаждалась, произнося эти «Катя, Катюша».
