– Так вот, – насупившись, продолжал старик. – Я хочу рассказать вам о том, что произошло со мной… и почему я не работал и не написал то, что хотел. Возможно, моя история послужит вам предостережением, или чем-то дополнит вашу собственную, – не удержавшись, старик бросил быстрый взгляд на покалеченную руку цыгана, и тот нахмурился.
Пан Ремиш вздохнул и начал рассказывать. Ромиль понял не все. Он старался, но слова «энтропия вселенной» и «гомеостазис мироздания» были для него пустым звуком. Однако общий смысл он уловил и, подводя итог сказанному, переспросил:
– То есть вы считаете, что какая-то сила препятствовала тому, чтобы вы продолжали создавать свои работы?
– Да.
– Это был демон?
– Нет-нет, демон – это все же персоналия, пусть и злой, но разум. А ужас как раз в том, что сила эта слепа. Это просто природное явление. Природа, сама вселенная, некоторым образом стремится сохранить сою структуру и баланс. А любой талант, любая выдающаяся деятельность она как бы перетягивает… утяжеляет одну сторону бытия, и баланс нарушается.
– Но тогда… – Ромиль сморщился и пытался осознать сказанное. Его практический ум не желал устремляться в высоты обобщения, синтеза и анализа, зато он сразу заметил логическую погрешность. – Если рассуждать так, как вы, то гениев вообще не должно быть.
– А вот и нет, молодой человек! – пан Ремиш вскинул тощий палец, обтянутый сморщенной кожей и торжествующе затряс им в воздухе. – Если где-то родился светлый гений и творческий его путь не прерывается некоторое время, это значит, что где-то в другом месте нашего мира происходит что-то ужасное. Свирепствует чума, война или правит тиран. Баланс, понимаете? Задача природного явления, сам принцип его функционирования – в поддержании равновесия, а остальное для природы не так и важно… Но с нашей с вами точки зрения, с точки зрения гениев, самое ужасное то, что противиться ей бессмысленно… и еще то… – губы пана посерели, а из уголка глаза по морщинистой коже побежала слеза. – Сила эта бездушна и безжалостна. Она не разбирает мишени и, пытаясь остановить гения, попадает и по его ближним, и просто по окружающим. Моя жена умерла, дочка чудом выжила после аварии, и когда я узнал, что у внучки в школе случился пожар… Я понял, что мишенью являюсь я. Осознал, что сопротивление бесполезно. Что не поможет никто: ни Господь бог, ни влиятельные друзья. Я остался один на один с выбором. И я поклялся ничего и никогда больше не писать. И сжег свои последние работы.
– Последние работы? – молодой человек встрепенулся. – Значит, после «Отражений» было что-то еще?
– Да. Но этого никто не видел, кроме меня.
Они помолчали. Один, погруженный в воспоминания. Второй – не испытывая ничего, кроме досады.
– Вы поняли, что я хочу сказать? – настойчиво продолжал старик. – Трудности, которые встают на пути гениев, не случайны. Черный человек, который приходил к Моцарту… Думаю, великий композитор тоже понял, что его ждет. Пушкин, чья жизнь оборвалась так рано… И менее известные широкой публике, но не менее великие имена – Галуа, например.
Ромиль молчал, так и этак поворачивая в уме услышанное и пытаясь соотнести рассказ старика со своей судьбой. Потом покачал головой.
– Не знаю насчет других, – сказал он наконец. – Но меня ашрайа погубил до того, как я успел что-то сделать. Я должен был встать во главе семьи, я хотел быть бароном… А он даже сказал, что я смогу рисовать… – с горькой обидой добавил цыган.
