– А Федечкой зачем назвался? – вступил в разговор Серьезный. – Понятно, что «Пуговица» как-то не звучит при знакомстве с дамой,
только можно было что-то и более звучное придумать.
– Точно, – подхватил Свистун. – Корнелий, скажем. Или Ювеналий.
Красиво, да? Или, на худой конец, Федор Михалыч. А то – Федечка.
– Да, несолидно как-то, – согласился Серьезный. – Пожалуй, и впрямь
влюбился по уши, коли имя невпопад придумал. Итого: влюбленные все до единого на глазах глупеют.
– Выбрось ее из головы,– посоветовал Свистун. – Нам тепло, сухо. Не то, что пуговицам с плаща. Завтра кроссворд разгадаем. Что еще нужно для счастливой жизни?
В комнате вновь установилась томительная тишина. Дождь закончился,
и только редкие капли за окном смачно шлепались в тяжелую траву.
– Тын-б… Тын-б… Тын-б… – отсчитывали капли вязкое время.
– Вот у пуговиц с плаща жизнь суровая,– продолжал Федечка. – Суровая, но настоящая. Мужская жизнь… А мы кто? В чем моя особенность? Мы одинаковы, как две дождевые капли. Ты прав, наша жизнь слишком теплая. И сухая. Чересчур сухая. Разве можно меня полюбить? Такого до скуки сухого с ног до головы. Уж не лучше ли ей танцевать танго с Пиджачной Пуговицей?
У Федечки вновь заныло в груди, он замолчал и посмотрел на Свистуна. Тот сладко спал. Свистун не был влюблен, а потому ничто не могло нарушить его здоровый крепкий сон.
– Тын-б… Тын-б… Тын-б… – размеренно отмеряли капли.
– Все относительно, все относительно, – улыбался глазами портрет Эйнштейна.
Наконец дверь в комнату отворилась, вспыхнул яркий электрический свет. Федор Михайлович небрежно бросил пиджак рядом с домашней курткой и направился в ванную. Рядом с Федечкой оказался веселый парень – черная Пиджачная Пуговица. Глаза у него оживленно блестели, он был в прекрасном расположении духа.
Федечку кольнула ревность, но виду он не подал и, стараясь казаться равнодушным, проронил:
– Ну, и как там было?
– Отпадно! – охотно отозвался Пиджачник. – Я, чуть было, там не остался. Вовремя одумался. Отпадешь, закатишься куда-нибудь в угол, жди потом, когда отыщут. Хорошо, если отыщут, а то пылесосом засосет, и поминай, как звали.
– А такая… красивая очень… там тоже была? – осторожно гнул свое Федечка.
– Ка-анешна! – хохотнул Пиджачник. – Я ей говорю: «Потанцуем?» А она мне: «Ка-анешна…»
– Вы танцевали! – возмущенно выпалил Федечка.
– Что тут такого? – пожал плечами Пиджачник. – Еще как! Она: «Какая прекрасная дождливая погода», ну, и я в ответ: «Какая прекрасная погода». В общем, полное взаимопонимание. И кто только пылесосы придумал?.. А ее черные глаза так и горят. Как угольки,– продолжал Пиджачник. – С ума сойти! Два черных лукавых уголька.
– Глаза у нее синие! – запротестовал Федечка. – Синие!
– Эй, дайте поспать, – заворочался Ворчун.
Ни Федечке, ни Пиджачнику было не до сна. Они плотнее придвинулись друг к другу, и Пиджачник зашептал:
– Послушай, я, конечно, в пылу вечеринки мог чего-то и не доглядеть, но не настолько. Глаза у нее черные, и платье у нее… Гм… Черное. Конечно!…Черное.
Федечка окончательно запутался.
– Нет, у нее блузка. Розовая-розовая. А глаза синие-синие.
– Блузка, говоришь? – Пиджачник забыл, что они не одни, и радостно хлопнул Федечку по плечу:
– А-а-а!!! Так ты про одну из тех, что с блузки?!
От вскрика Ворчун, Свистун и Серьезный подскочили и едва не поотлетали с куртки. Ворчун затрясся от негодования, его голос сорвался на визг:
