От сазанов и толстолобиков на рыбном базаре, «распятых», как телята. От сахарной сердцевины арбуза, сорванного прямо на бахче и сломанного отцом об колено, – «остальное не ешь, здесь так не принято». От сухой с виду, но такой живородящей земли виноградников и персиковых садов. От ковров в чайханах, где мужчины разливают водку в пиалы из фарфоровых чайников. От сочащегося битумом асфальта. От брезентового тента на биваке. От раскалённых скатов шестьдесят шестого. От блинов, которые на сорокаградусной жаре на костре жарят все по очереди, потому что «кое-кто» забыл погрузить на базе газовый баллон…
Первый переезд. Ахангаранская долина. Какое-то крупное месторождение[3]… Ангрен.
Отец говорит, что на староперсидском языке это означает – Долина Смерти. «Наверняка здесь в древности из-за выхода на поверхность угольных газов гибло много путешественников по Шёлковому пути. Долина уютная. Останавливались передохнуть, а поутру просыпались не все», – тут же добавляет Владимир Максимович.
Всё-таки умные и образованные мужчины – это вещь!
Когда всё, что ты знаешь о «крупных месторождениях», – это «условные обозначения» в атласах на уроках географии, то слово «крупные» как-то притирается, бледнеет, сжимается до обычного размера… А вот когда перед тобой открывается картина «кратера», в который когда-то упало что-то не меньше Луны!.. Вот тогда и обретают явный смысл все эти «крупные месторождения», «открытым способом»… А когда при спуске по карьерному серпантину навстречу «шестьдесят шестому» поднимается двухсотдвадцатитонный «БелАЗ»!!! Ощущение такое, что ты сидишь на табуретке посреди взлётной полосы, а на тебя выруливает аэробус! «Шестьдесят шестой» по сравнению с этим моторизированным домом – как детская машинка с педалями из «Детского мира» рядом с «КамАЗом»! Ну, или что-то вроде того…
Мужчины с кем-то разговаривают. Вокруг блеск, пыль, рокот…
Потом сто метров под землю в дребезжащей железной клетке, в касках с фонарями и с тяжёлыми аккумуляторами на лямке через плечо. В норы огромных мышей. «Пища богов» не просто сделала их великанами, но и нарастила железные доспехи. Какие-то клешни, валы, гусеницы… Минотавр умер бы от зависти и унижения, услышав в сводчатых чёрных коридорах их рык… «Никуда не отходи!»
Никуда не отходить!
Сто метров в бассейне – кролем – на двадцать вдохов. А тут каждый метр над головой давит. Какой там отходить! Боишься дышать… Необъятное, чёрное, тяжёлое и прекрасное Царство Земли! Господи! Да заплутать в керченских или одесских катакомбах было бы за счастье!
И снова солнце! Алчное и дарящее. Снежные шапки пиков Чаткальского хребта… И ты уже не веришь в царство Аида, планомерно изучаемое железными клешнями машин где-то глубоко под твоими ногами.
Немного печенья. Холодный чай из обшитой толстым войлоком армейской фляги… Макс подарил. «Пользуйся, я себе ещё сделаю. С утра в воду клади, чтобы войлок пропитался, и на солнце не оставляй. Всегда будет прохладный чай, поняла?..»
Вечером в Чимкент[4], который проскочили утром, – ужинать у друга Владимира Максимовича – владельца ресторана. Что-то ужасно вкусное. Похоже на тонкие ломтики отварного телячьего языка, но во рту тает, как пастила. С неподражаемым тонким букетом пряностей… Хозяин с полчаса пытает мужчин на предмет – угадать, из чего приготовлено. Никто не угадывает. «Это утка, ребята, обычная утка… И я бы не поверил, если бы сам не готовил!»
