– Сегодня снова в кузницу? – спросила она, садясь напротив меня.
Я снова кивнул. Это было привычной частью моего дня. Работа с Петром давала мне чувство цели, даже если эта цель была временной. Позже, уже находясь в кузнице, я наблюдал, как Пётр ловко орудовал инструментами. Его руки – сильные, мозолистые – двигались с такой точностью, словно он был частью механизма. Кузница наполнялась звуком молота, ударяющего по раскалённому металлу, и запахом угля, который тяжело висел в воздухе.
– Присмотри за этим, – сказал он, протягивая мне заготовку. – Нужно, чтобы края были ровными. Я взял её, чувствуя тепло металла через толстые перчатки. Моя работа была простой, но она учила меня терпению. Каждый раз, когда я видел, как что-то создаётся из грубой массы, я думал о том, как преобразовать свою собственную жизнь, как найти ответы и придать смысл своему существованию. Пётр взглянул на меня, вытирая пот с лица.
– Ты стал сильнее, – сказал он. – Но я вижу, что мысли твои где-то далеко.
Я замер на секунду, не зная, как ответить. Ему не нужно было объяснять, о чём я думаю – он всё и так знал. Пётр всегда был прямолинеен в своих замечаниях, и я ценил это.
– Да, далеко, – сказал я тихо, возвращаясь к своей работе. После кузницы я пошёл к реке, моему привычному месту для размышлений. Вода была спокойной, отражая серое небо. Я сел на камень у берега, прислонился к старому дереву. Мама всегда любила сидеть здесь, когда мы приходили на пикник. Я взял мамин платок из кармана и крепко сжал его.
– Ты всё ещё думаешь о той ночи, – услышал я голос за спиной. Это был Григорий, кузнец из соседней деревни. Он часто приходил сюда, чтобы отдохнуть после работы. Его крупная фигура казалась неуклюжей, но взгляд был острым.
Я обернулся, кивнул. Он сел рядом, положив свои руки на колени.
– Понимаешь, – начал он, – жизнь порой несправедлива. Но она продолжает идти, нравится тебе это или нет. Я молчал, наблюдая за медленным течением воды. Его слова были простыми, но они напоминали мне о тех разговорах, которые я слышал от Марии и Петра.
– Ты хочешь найти того человека, – продолжил он. – Это видно. Но знай: правда может оказаться хуже, чем ты думаешь. Прошли годы, пока я стал сильнее, умнее, терпеливее. Эти беседы, работа в кузнице, книги, которые я изучал по ночам – всё это стало частью подготовки. И когда я наконец решил, что пора двигаться дальше, мой путь привёл меня в Санкт-Петербург, где началась моя жизнь детектива. Шум карет за окном смешивался с гулом людских голосов, создавая ту особую атмосферу вечера в Санкт-Петербурге, когда город ещё не спал, но начинал замедлять свой ритм. Я стоял у входа в оперный театр, сжимая пальцами жёсткую ткань плаща. Вокруг нас Дмитрием суетились богатые горожане, прибывшие на премьеру. Их смех и негромкие разговоры утопали в звуке шагов по мостовой, освещённой газовыми фонарями. Театр сиял, словно драгоценный камень: высокие колонны, покрытые золотыми узорами, и мраморные ступени излучали величие, недосягаемое для простых смертных.
– Следи за залом, – коротко бросил Дмитрий, глядя на толпу у входа. Его лицо, едва освещённое светом фонаря, выглядело напряжённым.
– Уверен, что наш человек уже внутри, – тихо ответил я, сканируя взглядом каждую фигуру в толпе. Люди входили в театр, передавая билеты помощникам, их движения были уверенными и расслабленными. Но на лицах некоторых я видел нечто иное – сдержанное беспокойство или поспешность, которые могли означать всё, что угодно. В руках у Дмитрия была небольшая записная книжка. Он делал в ней пометки время от времени, бросая короткие взгляды на лица прохожих. Я же следил молча, стараясь уловить даже мельчайшие детали. Вдали, на мостовой, послышались звонкие удары копыт – очередная карета прибыла к театру. Её пассажиры, очевидно, были высокопоставленными гостями, что вызвало новую волну шёпота среди публики.
