– Давай-давай! – процедил Хмурый, – И песика своего захвати!
Здоровяк уже покинул кабинет, Краузе развернулся вполоборота у самой двери.
– Мне кажется, вы не будете писать никаких докладных, – мягко произнес он.
– С чего бы? – ощерился Главный, хватаясь за бумагу, – Уже начинаю!
Краузе с заметным сожалением пожал плечами, дверь захлопнулась за спиной дознавателя.
Двое шли по коридору жандармерии. Человек среднего роста и телосложения казался карликом на фоне возвышающегося рядом великана. Щегольской наряд казался таким же неуклюжим на фоне брутального одеяния громилы.
– Вольф, тебе нужно учиться сдерживать животные инстинкты, – с улыбкой заметил Ханс, – Пока ты не покалечил… кого-то не столь омерзительного.
Здоровяк посмотрел на собеседника с иронией. Понять Краузе порой довольно трудно – то ли он говорит серьезно, то ли шутит, то ли все в одном, смешанное в жуткой пропорции.
– Я и сдерживал, – буркнул Вольф, пропуская молодого дознавателя на выход.
Улица встретила холодным ветром и противной моросью. Ханс поспешил закутаться в плащ, большой парень будто и не заметил непогоды. Молодой парнишка-жандарм, дежуривший у входа, неуверенно отвесил честь.
– Хорошего дня, сэр.
Краузе посмотрел на постового, недовольный взгляд заметно смягчился.
– Давно тут работаешь, парень?
– Первый месяц, сэр.
– Не повезло тебе…
– Почему это? – от удивления жандарм даже проглотил свое «сэр».
Вольф, не дожидаясь товарища, уже спускался к мехмобилю. Дознаватель посмотрел на темное небо, извергающее потоки воды, на лужи, грозящие объединиться в озера, на молодого паренька, с невысказанным укором ожидающего ответа.
– Скоро узнаешь… – вздохнул Ханс, шагнув под дождь.
В одном из ближних пригородов Берлина – Лихтенберге – в спальном районе расположилась на отшибе неказистая пятиэтажка древней постройки. Если войти в крайний подъезд, сдерживая дыхание из-за скопившейся внутри вони, попадешь на засранную площадку. Старый скрипучий лифт, покрытый равномерным слоем плевков и окурков, поднимет на верхний этаж. Там, в самом углу, миновав заросли пустых бутылок, можно увидеть толстую стальную дверь темно-красного окраса. За монументальной преградой скрывается однокомнатная квартира уродливой планировки, обстановка которой весьма соответствует всем прочим достоинствам.
Беря эти «хоромы» в аренду, Нергал преследовал две цели. Во-первых, относительная близость от центра, вкупе с незаметностью. Во-вторых, угловая квартира на верхнем этаже должна обеспечить максимум тишины и покоя, ввиду наименьшего соприкосновения с соседями. И если первый пункт выполнялся на отлично – лучшей маскировки, чем в этом бомжатнике трудно себе вообразить – то второй явно хромал. Уже сейчас, по прошествии неполных суток, Рихтер наслушался как яростных переругиваний между семейной парой, доносившихся снизу, так и пьяных криков алкашей, бухающих ночь напролет в соседней по этажу квартире.
Нергал давно привык к скромным условиям быта, но даже на его спартанский вкус, мебели здесь имелся самый минимум. Скрипучая кровать в комнате, стул и стол на крохотной кухне. Обстановку дополнял шкаф для посуды. Одежду пришлось оставить в чемодане, плечики с рубашками повисли на длинных гвоздях, торчащих из стены.
Вместо люстры на потолке болталась лампочка, раскачиваясь на проводе под порывами ветра. Пляшущий свет натыкался на голые стены, грязные полы и задымленные потолки, создавая ощущение полного сюрреализма. Из темного толчка распространялась блевотная вонь, заставляющая держать открытым балкон, несмотря на осенний холод. С улицы доносились радостные крики пьяниц, рев мехмобилей, далекое завывание полицейских сирен – одним словом, обычная городская какофония.
