Отраженье багровых линз - страница 3

***

И так далеко не нейтральные краски неба начали сгущаться, когда за дворовым забором тянущегося к земле общежития показался первый ориентир. Небольшая церквушка, олицетворяющая всю порочность человека, всю суть его действий в ситуациях, неподвластных обычному гражданину. На меня глядели из-под обломков их останки, а иконы за прогнившей рамой выбитых ставен с ужасом выглядывали из обители на исход своих почитателей.

– Термоядерный конфликт подкосил общество, а локальная эпидемия и голод изничтожила слабых. – Донеслось со двора общежития. – Разве поведение измотанных обстоятельствами ртов не предсказуемо?

Я обернулся на глухие и бесшумно знакомые шаги, выплывающие на тротуар.

– Ты же видел, будучи сорванцом, как ваши бедные соседи молили о помощи. – Продолжал гудеть хобот. – А при смерти они винили не вас, отказавших, не свою слабость, опустившую им руки. Они до конца веровали, что ядерные грибы с хворью, погубившие их мироздание дело рук небожителя!

Развернув уже к тому времени дневник, я хотел его успокоить и поговорить о ситуации в участке, но он мне не дал:

– Брось калякать и посмотри! – Дневник полетел во вчерашнюю лужу, разошедшуюся кругами, а в церквушку устремился чёрный палец. – Думаешь, эти звери просто так строили халупы с куполами и молились!? Они до чертей боялись смерти и судьбы, мол, это не их рук дело! Сносили своими бунтами мнимых виновных! Их дома, церкви, как эта, чтоб показать своё недовольство и разочарование всему небу!

Что повлияло на его агрессию!? Он в попытках что-то доказать сходил с ума, как и погода! Оккупировавшие серость над головой тучи опустились жутким ливнем, ветер, что начался уже давно, ежесекундно набирал скорость, метая не то что жестянки, а камни и обломки кирпича!

– Да если ваш бог и существует, то только его вера способна убить вас настолько, чтоб вы самостоятельно изничтожили собственность! Изгнали из вселенной ничтожный мусор, именуемый человеком! – Кричала резиновая морда сквозь шум ливня.

Словно слепой крот, я пытался жестами успокоить рассекаемую ливнем пустоту, где, наверное, пыхтит собеседник, резко замолчавший. Что с ним такое!?

Удар. Звон, перешедший в жуткую боль, свалил меня на асфальт. Не успев и оклематься, я вцепился в взмокшую тряпку в надежде, что это дневник, и кинулся к церкви.

***

Я сидел в притворе, глядя одним окуляром на останки священника у амвона. Его обтянутые тонким кисти крепко стиснули прут, вышедший из церковной рясы, в районе живота. “За что?” – Спросил я про себя сгнивших бунтовщиков, вглядываясь в застывший лик жуткой боли и… разочарования в собственном виде. Закашлявшись, я отвернулся – Ещё не вышел радиоактивный воздух или это промокшая задница даёт о себе знать?

Когда меня разбудил пробравший озноб, в горло ударила горечь – левая линза оказалась треснута. Вывернув мешок, я заклеил остатками изоленты окуляр и уже тогда обратил внимание, что солнце почти село. Во всю светило из дыры бывших ставен и навязывало вопрос: “Сколько я просидел?”. Распластавшись на куске мешковины, вымокший дневник с бесполезным кожаным переплётом вселял надежду, что недолго. Но этого недолго простуде могло хватить с лихвой.

Следующий ориентир – плоское средь лысого двора одноэтажное пятно аптеки. Большую их часть, как и продуктовые, разворовали, по рассказам, за неделю до первых ударов ядерных боеголовок, словно люд почуял неладное. Во времена же многолетнего затишья, когда из нор лезли отчаянные, и во времена бунтов 1982-ого, оставшиеся магазины становились очередными местами собачьих боев.