Женщина-полицейский, выглядевшая так, будто собиралась отчитать папу за то, что он вмешался в разговор, выудила письмо из папки и просмотрела его.
– Спокойно, ты все делаешь как надо, – сказал голос у меня в голове. – Только не слишком уж лебези.
Я вздохнула с облегчением: Кэллум вернулся. Утро выдалось таким длинным и трудным, что у меня не было ни минуты на то, чтобы позвать его, но он все-таки оказался здесь, и мой амулет звякнул как обычно, когда он так шевельнул рукой, что наши находящиеся в разных мирах одинаковые браслеты пересеклись. Я быстро взглянула на свое отражение в стеклянной двери и увидела, как у меня за плечом мелькнуло ослепительно красивое лицо Кэллума. И все мое беспокойство улетучилось – моя любовь к нему уничтожила остальные эмоции. Увидев, что я смотрю на него, он подмигнул мне, а затем стал невероятно серьезен.
Из больницы я выписалась всего две недели назад, и его голос у меня в голове был источником любви и комфорта. Он прекрасно истолковывал события, происходившие в моем мире.
– Сосредоточься! А не то что-нибудь под конец напортачишь! – Он был прав. Конец был близок. Я быстро взглянула на женщину-полицейского, удостоверившись прежде, что на моем лице не отразилась внезапная радость из-за появления Кэллума.
В дверь постучали, и в ней появился молодой, явно нервничающий полицейский.
– Прошу прощения, что беспокою вас, инспектор Келли, но вы просили дать вам знать, когда будет готово экспертно-криминалистическое заключение.
Я быстро оглянулась на инспектора; ее невозмутимое лицо осветилось золотистым светом. Я понимала, что это значило: либо она была довольна тем, что заключение наконец готово, либо видеть стройного, симпатичного полицейского ей было очень даже приятно. Ради нее же мне бы хотелось, чтобы дело было в полицейском.
Меня до сих пор поражало, насколько полезной оказалась моя новая способность различать, о чем человек думает – о хорошем или о плохом. Похоже, это было неожиданным побочным эффектом моего чудесного выздоровления, выхода из вегетативного состояния. Только двое знали, что со мной произошло в действительности: я и Кэллум, чье таинственное отражение видела одна я.
Кэллум, как всегда, терпеливо ждал. Я изо всех сил старалась не смотреть на его отражение в сверкающей поверхности стекла, а вместо этого сосредоточилась на полицейских, как он и посоветовал мне. Но игнорировать его оказалось ужасно трудно. Моя любовь к нему была столь глубока, и судя по тому, что он с большим риском сделал для меня, он тоже очень меня любил. Я знала, что мы с ним были разъединены – я сглотнула и постаралась вспомнить все как можно точнее, – потому что он утонул, но это никак не сказывалось на силе моего чувства к нему. С тех самых пор, как мы встретились с ним под куполом собора Святого Павла, я полюбила его истово и безусловно. Стряхнув с себя эти мысли, я вновь сосредоточилась на инспекторе Келли; и, приглядевшись к ней повнимательнее, заметила, что ее взгляд, когда она смотрела на молодого полицейского, становился несколько мягче.
– Спасибо, констебль, – сказала она официальным тоном. – Скоро я присоединюсь к вам, и вы обратите мое внимание на главные моменты заключения.
Я поспешно глянула на полицейского; у него над головой тоже было золотистое мерцание. И я немного погадала, а признаются ли они когда-нибудь в том, что очень даже неравнодушны друг к другу. Но сейчас мне было достаточно того, что инспектор пребывала в хорошем настроении. Возможно, мне удастся избежать наказания.
